— Это моя бесценная супруга, миссис Крапперс, — джентльмен взял в руки фотографию. — Оставила нас полтора месяца назад. Никак не могу в это поверить.
Вдовец тяжко вздохнул и бережно поставил фотографию на прежнее место.
«Он будет с ней спать и всю ночь тяжело вздыхать за стенкой», — подумал поляк.
— Стивен Фаберовский, журналист.
— Я тоже автор трех книг, — быстро сказал вдовец, не дав ему продолжить. — Вы, должно быть, слыхали о Самюэле Крапперсе? Так вот, это я. Я возглавляю трезвенников и абстинентов Манчестера, а мой друг Кейн, член парламента от Барроу-на-Фарнессе, уже два года как организовал и возглавляет Национальную федерацию трезвости.
— Это тот Кейн, который состоит благочинным при либерал-юнионистах и по имени которого их прозвали «кейновой печатью»? Не могу сказать, что я разделяю его политические взгляды, а также ваши общие взгляды на алкоголь, сэр.
— Сэр, то, что я в Англии возглавляю манчестерских трезвенников, не означает, что я не могу употреблять алкоголь в тех случаях, когда это необходимо для моего здоровья. Я ужасно продрог на причале и намерен что-нибудь выпить. Вам тоже это необходимо, сэр. Я опытный путешественник и уверяю вас: если сейчас не принять глоток виски или бренди, наутро вы будете совсем больной, а нам предстоит тяжелое путешествие через зимний океан.
Мистер Крапперс выдвинул из-под своей койки плоский чемодан, в котором под одеждой лежали, как павшие воины, многочисленные бутылки, и стал доставать их, ставя рядом с чемоданом на ковер.
— Вот мартелевское бренди, вот бренди «Курвуазье» два бриллианта, вот «Эксшо» № 1. Или может быть виски: шотландский, ирландский? «Лохьел», три звезды? «Башмиллс»?
— Черт побери! — сказал потрясенный поляк. — Если вы главный трезвенник Манчестера, то каков же тогда главный пьяница?
— В путешествии, сэр, виски или бренди не являются греховным увеселением, — наставительно сказал Крапперс. — Они являются горькой необходимостью, поддерживающей наши физические силы. Так вы что будете?
— «Курвуазье», конечно.
На звук откупоренной пробки из-за портьеры выглянул стюард.
— В следующий раз закрывайте дверь, — недовольно сказал Фаберовскому вдовец, когда голова стюарда исчезла. — Мы не должны подвергать малых сих искушению приложиться к нашей бутылке, когда они убираются у нас в каюте или сменяют белье.
Бренди было разлито в два походных складных стаканчика.
Без четверти шесть, когда уже был опрокинут не один такой стаканчик, а в бутылке было видно дно, Фаберовский оставил мистера Крапперса наедине с его горем и поднялся на верхнюю палубу. Багаж уже был перегружен на пароход, и тендер отваливал от борта, вспенивая черную воду колесами.
Гудок «Адриатика» проревел так, что заложило уши. Фаберовский даже потряс головой. Когда вновь стали различаться звуки, он услышал со стороны кормы грохот якорных цепей. С ходового мостика, где можно было различить смутные фигуры капитана и лоцмана, подали команду «Малый вперед», по пароходу прошла дрожь, и огни в городе и на доках медленно поплыли назад. Вот и все. Следующий раз на твердую землю удастся ступить уже только в Нью-Йорке, если «Адриатик» удачно продерется сквозь жестокие штормовые ветра, свирепствующие в Атлантике зимой.
— Сэр, — окликнул Фаберовского стюард, руководивший погрузкой крупного багажа в трюм. — Пройдите в главный салон, там назначают места за столом. А потом будет отвальный ужин.
Обеденный зал занимал всю ширину парохода. Немногочисленные пассажиры обоих классов большей частью уже собрались. Старший стюард со списком в руках распределял кресла за двумя длинными столами в середине зала, выдавая каждому билетик с номером его места. Правый стол считался капитанским, кресло во главе его принадлежало самому капитану «Адриатика», а ближайшие двенадцать кресел были самыми почетными. Левый стол находился под патронажем судового эконома. Здесь старались обосноваться холостяки всех возрастов, а также представители той хитрой породы коммивояжеров, которые в Англии были благополучно и счастливо женаты, но на борт трансатлантических пароходов всходили закоренелыми холостяками, норовившими окружить себя гаремом из имевшихся на борту незамужних девиц. Старший стюард с ловкостью опытного придворного шталмейстера определял социальный статус очередного пассажира. Если возражений и особых пожеланий насчет места не было, стюард вручал пассажиру нумерованный билет и проставлял соответствующую цифру против фамилии в своем списке.
Хотя Фаберовский явился одним из последних и должен был бы довольствоваться местом в отдалении от почетного конца стола, оказалось, что инженер Мактарк позаботился о том, чтобы его нового знакомого посадили рядом с ним. После поляка в очереди к стюарду стояла только супружеская пара, доктор и миссис Мэй, получившие третье и четвертое места по правую руку за капитанским столом.
Пассажиры разошлись по каютам, и Фаберовский воспользовался моментом, чтобы переодеть вымокшую на пристани одежду и обувь. Спустя полчаса раздались громкие и довольно неприятные удары гонга. Оба стола были накрыты белоснежными льняными скатертями, все было украшено в честь отплытия живыми цветами в хрустальных вазах.
Перед каждым из вращающихся кресел стояла накрахмаленная салфетка, свернутая и перехваченная костяным кольцом, номер на котором соответствовал номеру выданного стюардом билетика. Первый и последний раз за путешествие вся публика за столом была вместе.
Кресло Фаберовского оказалось в капитанском конце через одно от мактарковского — шотландец пояснил, что в Квинстауне к нему присоединится его племянница.
— А эти места около капитана кому? — капризно спросила доктора жена, усаживаясь на свое место.
— Откуда же я знаю, милочка, — доктор нацепил на нос пенсне и наклонился к карточке, лежавшей напротив углового места. — Мистер Уильям Колли Ашуэлл. Не знаю такого.
Зато Фаберовскому имя Ашуэлл говорило о многом. Уильямом Ашуэллом звали американского банкира и зерноторговца, обратившегося к Поллаки года три назад с просьбой отыскать исчезнувшую жену. Поллаки, принявший уже к тому времени решение отойти от дел, поручил поиск Фаберовскому, и тот быстро выяснил, что пропавшая жена на самом деле сбежала на континент с молодым любовником по имени Йен Стивенсон, белокурым красавчиком, служившим клерком в отделении Вестморлендского банка в Норвуде. Через неделю поляк настиг беглецов в Люцерне, в гостинице «Швайцерхоф». И вот тут ввиду прекрасного Фирвальдштетского озера его попутал бес. Сколько раз в поисках неверных жен и сбежавших от домашнего очага дочерей он посещал красивейшие места Европы, но видел там только гостиничную прислугу, консьержей, почтовых чиновников и проституток, у которых нужно было раздобывать нужные сведения. Ну, неужели он хоть раз в жизни не мог позволить себе хотя бы той же свободы, что и люди, за которыми он следил! Мистер Стивенсон был пойман им в тот момент, когда пытался пробраться мимо портье, уже второй день напоминавшего о необходимости оплатить счет за сервированный в номер ужин.
