Появление поляка озадачило Рачковского. Оно означало, что в Париже имеется в наличии, скорее всего, еще одна группа террористов, подчиненных одному немецкому начальнику и преследующих одну и ту же цель. Понятно было, что они как-то случайно встретили Артемия Ивановича, и чтобы избежать подобных случайностей перед самым покушением, когда подобная встреча могла разрушить все планы, решили припугнуть его в надежде, что тот струсит и сбежит из Парижа. Того, что сообщил Артемий Иванович, было слишком мало, чтобы надеяться отыскать кого-либо из этой второй группы, но пренебречь даже малейшей возможностью было бы непростительно. Поэтому прежде чем отправить Артемия Ивановича в обход по адресам, Рачковский велел ему составить словесное описание поляка, которое в тот же вечер присовокупил к уже имевшимся со слов Бинта описаниям Посудкина и Березовской.
Последующие девять дней Артемий Иванович провел на ногах, исходив вдоль и поперек весь северо-восточный Париж между Северным и Восточным вокзалами, кладбищем Пер-Лашез и бульварами Макдональд, Серюрье, Мортье и Даву. В обед агенты вместе с Рачковским собирались в бульонной у Дюваля на рю де Риволи, а затем шли в ближайшее кафе, где и обменивались новостями. Ни Артемию Ивановичу, ни другим агентам Рачковского так и не улыбнулась удача. Артемию Ивановичу оставалось обойти несколько адресов в кварталах, прилегавших к парку Бют-Шамон, и он как-то успокоился и уже надеялся в глубине души на то, что Посудкин и Березовская вернулись в Женеву и оставили его в покое. Решив оставить дела на вечер, Артемий Иванович купил в булочной напротив здания окружной мэрии горячую булку в дорогу и отправился на желтом омнибусе обедать.
У Северного вокзала в омнибус забралась пожилая пара.
— Но я-то в чем провинился, Любовь Максимовна? — оправдывался супруг, безуспешно пытаясь стряхнуть с мехового манто жены капли грязи. — Меня вот тоже облили!
— Вы только посмотрите на него! Его облили! Да ты небось и рад, что теперь надо в гостиницу возвращаться! — супруга обтерла лицо кружевным платком.
— Да чему же радоваться! Твою эгретку из страусиных перьев, за которую я вчера выложил полтора франка, теперь придется керосином оттирать. Подаришь ее своей Степаниде Федоровне, хотя я ей подарков больше чем на франк делать не собирался.
— А зачем ты, Аким Мартынович, скажи на милость, шляпу снял и поклонился, когда коляска великого князя тебе грязью облила?
— Привычка, матушка. Все-таки великий князь! Член фамилии как-никак.
— Сегодня вечером одевай фрак, звезду свою дурацкую, и иди к этой дубине стоеросовой удовлетворения требовать!
— Да ты белены объелась, Любовь Максимовна! Какое тут может быть удовлетворение! Он же великий князь! Нам его гусары летом в Царском всю малину переломают — вот и все удовлетворение!
— Весь в папашу! Тот жену из дома выгнал, чтобы с балериной сожительствовать, а этот порядочных людей даже на парижских улицах грязью готов забрызгать.
— Так грязи ведь все равно, парижская она или петербургская — везде лежит.
— Молчи, дурак! Вон, Софьи Ивановны супруг сразу бы к великому князю пошел и продвижения по службе бы получил, или денюжку какую хотя бы! А ты готов перед всяким высокородным дураком кланяться, который на тебя плюнет и милостиво разотрет!
— Да муж Софьи Ивановны проходимец!
— А ты — непроходимый болван! Покупай мне теперь новую эгретку. И не за полтора франка, а за три, с десятью перьями!
— Приятно встретить на чужбине своих соотечественников, — вмешался Артемий Иванович, который наконец-таки дожевал булку и стряхнул крошки со штанов.
Оба супруга вздрогнули и замолкли.
— Позвольте представиться: Гурин, Артемий Иванович.
— Статский советник Дергунов.
— Вы в Париже по делу или для собственного удовольствия?
— В отпуску для поправки здоровья.
— Это вы где же лечились — в Виши или в Спа?
— В Ментоне и Ницце были, а сейчас возвращаемся домой. А вы?
— А мы здесь в Париже служим-с.
Супруги испуганно переглянулись.
— Я невольно слышал ваш разговор, — сказал Артемий Иванович. — Ну, то что вы про великого князя говорили. Хочу вам настоятельно порекомендовать сделать кое-что. На бульваре Сен-Дени у самых ворот есть магазин, называется «Бережливый самаритянин». В нашем Отечестве этот магазин мало известный, потому что наши компатриоты оказываются там, только если их туда пригласят. Там вы себе новую эгретку можете купить не за три, не за полтора франка, а всего за шестьдесят пять сантимов.
— Со сколькими перьями? — обреченно спросил Аким Мартынович.
— С пятью, надо полагать. Сколько вы еще намерены пробыть в Париже?
— Неделю еще.
— Я вам серьезно говорю, непременно зайдите в этот магазин, иначе потом в Петербурге будете горько жалеть об этом.
— И кого нам там спросить? Вас?
— Вы туда приходите, вам все скажут.
— Ой, Аким Мартынович! — встрепенулась вдруг Любовь Максимовна. — Нам сходить. Северный вокзал.
Супруги поспешно раскланялись с Артемием Ивановичем и покинули омнибус. До него донеслись слова Дергунова, помогавшего жене слезть с площадки на тротуар:
— Я же говорил тебе, что нельзя трепать языком где ни попадя! Теперь надо идти на бульвар Сен-Дени к воротам, разыскивать там этого проклятого «Самаритянина».
— Но может быть там действительно магазин! — виновато оправдывалась супруга.
— Какой магазин! Там тайный кабинет Третьего отделения. Там этот Гурин и сидит, как паук. В Париже слова нельзя произнести, чтобы его не услышали кому следует.
— И мы пойдем?
— Конечно пойдем. Повинную голову топор не берет.
Омнибус тронулся, и уже через десять минут Артемий Иванович слезал на рю Риволи. У входа в бульонную Дюваля его уже дожидался Бинт.
— Что случилось? — спросил Артемий Иванович у француза.
— Идите быстро обедать — и в кофейню, мы вас все уже там ждем.
Артемий Иванович взял при входе карту, всучил ее подошедшей к столику официантке в длинном белом фартуке и торопливо поглотил принесенную тарелку супа и мясо с картофелем. Оставив на столе двадцать сантимов чаевых, он бросился к кассе, заплатил за обед и спустя минуту был уже в кафе. Его коллеги сидели на террасе под мокрым полосатым тентом и терпеливо мерзли, несмотря на расставленные жаровни.
— Я, Петр Иванович, придумал, как нам Посудкина с Березовской изловить, — Владимиров уселся напротив Рачковского. — Как бы они ни конспирировались, она непременно отправится в магазин. И не куда-нибудь, а на рю Сен-Дени в «Бережливого самаритянина».
— С чего вдруг?
— Потому что она знает, что ни в каком другом магазине Парижа невозможно за столь малые деньги купить столь качественный товар, — голосом приказчика произнес по-французски Артемий Иванович.
