— Да кто ей такую глупость сказал?
— Я-с, — Артемий Иванович галантерейно поклонился всем присутствующим. — Каждый вечер ей это твердил. Так что я могу сделать там засаду и предать их вам в руки.
— А какой хозяину этого «Самаритянина» резон позволять тебе у него засаду устраивать?
— А я к нему приказчиком пристроюсь на время. В свое время в этот магазин я был для практики купцом Нижебрюховым определен, когда еще не подвизался на стезе политического сыска. Так что галантерейное дело я знаю. Я сегодня утром туда заходил, хозяин согласен, ведь ему жалованье мне платить не надо, потому что на жалованьи я у вас состою, Петр Иванович.
— Кофе будешь? — спросил вместо ответа Рачковский. — Сегодня Бинт платит.
— Но почему, мсье?! — вспыхнул Бинт.
— А сто франков, обещанные тому, кто найдет Посудкина и Березовскую?
— Он их нашел?! — изумился Артемий Иванович.
— На Монмартре, — сказал француз. — В доме 24 по рю Мон-Сени. Они зарегистрировались под именем супругов Маркс. Я сообщил хозяйке, что эти люди подозреваются в том, что являются германскими шпионами.
— И она поверила в шпионов? — недоверчиво спросил один из французских филеров, Риан.
— А как не поверить? Вчера военный министр обедал там на Монмартре в «Черном коте». Я ей сказал, что как раз за Буланже они и охотятся. Хозяйка даже вспомнила, что договаривался о квартире для ее новых жильцов немец со шрамами на лице.
— Наверное, это Шульц был, — предположил Артемий Иванович.
— Не знаю, он ей не представлялся. Но хозяйка согласилась спрятать в сарае на дворе человека, который сможет опознать в ее постояльцах германцев.
— Я не пойду, — сразу же отрезал Артемий Иванович.
— А кто еще? — всплеснул руками Бинт. — Кто это может сделать еще кроме вас, мсье Гурин? Я-то видел Посудкина один раз, когда он ломился ко мне в дверь на Монбриллан, а эту фурию, можно сказать, и не видел — она сразу же ткнула мне в глаз зонтиком.
— Действовать будем так, — сказал Рачковский. — Вы поедете сейчас к Монмартру на Колинкур, оставите фиакры внизу и подниметесь по Мон-Сени наверх пешком. Мсье Риан известит хозяйку, и она спрячет мсье Гурина в сарае, а затем под каким-нибудь благовидным предлогом заставит кого-нибудь из квартирантов выглянуть во двор из окна или даже спуститься вниз. Если они и Посудкин с Березовской — одни и те же люди, мы установим за ними наблюдение. Может, поляк обнаружится, может и немец.
— Да, конечно, я спрячусь в сарай, — в голосе Артемия Ивановича послышалась слеза. — А Посудкин увидит меня из окна, пока я буду перебегать через двор. А если не увидит, то Фанни меня унюхает. У нее на меня чутье. А как только они меня обнаружат, то тут же и убьют.
— Это б славно было, если бы они тебя убивать принялись, — усмехнулся Рачковский. — Мы бы их тут же и повязали. Кстати, Бинт, на случай стрельбы езжайте все-таки с ними, если начнется стрельба — сразу в полицию. Вдруг они там не услышат. Это какой участок?
— Комиссар сидит прямо в полицейской части на пляс Данкур.
— Там могут и не услышать. Там и паровозы гудят, да и расстояние не такое уж малое.
— Вы только и ждете, как от меня избавиться, — Артемий Иванович нащупал у себя в нагрудном кармане флягу с коньяком.
— Зато мы тебе похороны по первому разряду организуем. На Пер-Лашез.
— Увольте. Хочу в Псков, в свой фамильный склеп.
— Полно! Какой у тебя может быть фамильный склеп?
— А вы постройте, Петр Иванович. Кажется, довольно я потрудился на благо вас и Отечества. Наградные зажали, даже забыться от такой жизни не на что. Вот на них склеп и постройте. И чтоб был гранитный, с бронзовым венком, и чтоб было написано: «Иждивением З. А. Д. П. спасителю великого князя Николая Николаевича Младшего». — Артемий Иванович молниеносным движением достал флягу, свернул крышку и хлебнул обжигающей жидкости.
— Поехали, чего тянуть-то. Все равно от вас склепа не дождешься.
На угол улиц Мон-Сени и Коленкур филеры прибыли на двух фиакрах. Бинт остался внутри, поставив озябшие ноги на медную грелку, а Артемий Иванович с Продеусом и Рианом вылезли под хлынувший дождь и стали карабкаться вверх на холм по крутой булыжной мостовой, стараясь держаться подальше от вонючего потока, стекавшего посреди улицы.
— Чего вы за мной идете хвостом? — бурчал про себя Артемий Иванович, оглядываясь на шедших сзади Продеуса и Риана. — Меня и без вас застрелят. А вы берегите свои драгоценные жизни, они еще Петру Ивановичу понадобится. Он ваши наградные не зажилил, вам будет, на что склеп делать. Хоть по правде и не за что.
Дойдя до угла с Сен-Винсент, он бегло осмотрелся. Справа была каменная ограда, за которой мок под дождем голый сад, слева торчал вросший в склон кособокий оштукатуренный дом, помнивший еще времена Генриха Наваррского.
— Тут, что ли? — спросил у подошедшего Риана Артемий Иванович, кивнув на дом, и, не дожидаясь ответа, решительно вошел в калитку. Оказавшись в тесном дворике, он пнул ногой пустое ведро и громко крикнул: «Посудкин! Скотина! Стреляй, или я сам тебя убью!»
Вместо Посудкина с револьвером к Артемию Ивановичу из сарая вышла хозяйка с топором в одной руке, тощей обезглавленной курицей в другой, да еще и кривая на один глаз. Двумя страшными ударами курицей по морде она вышибла Артемия Ивановича обратно на улицу.
— Что, Гурин, уже бьют?! — крикнул Продеус, увидев окровавленного коллегу. Вдвоем с Рианом они бросились на штурм, но вернулись очень скоро.
— Их сейчас нет дома, — сказал Продеус. — Они недавно кудысь пошли. Надо быстро осмотреть их комнаты.
— Я к этой бешеной курице не пойду!
— Риан все уладил с ней. Нечего было так врываться. Здесь нравы простые.
Продеус ухватил Артемия Ивановича за рукав и поволок за собой, а Риан остался караулить под дождем на перекрестке, чтобы в случае появления квартирантов успеть известить об этом. Хозяйка, подозрительно косясь на Артемия Ивановича единственным глазом, провела их по крутой лестнице наверх и открыла своим ключом дверь. Пахло здесь так, словно комнату не проветривали со времен последнего свидания Генриха со своей возлюбленной. Казалось, отодвинь рассохшийся шкаф от стены и стряхни паутину, и увидишь на облезшей штукатурке надпись углем: «Сволочь ты, Габрюша, опять не пришла. Еще раз не придешь — велю отрубить голову. Твой Анри». И внизу — серебряным карандашиком: «Проспала я, Анрюша, прости. Вместо того, чтобы угрожать, подари мне свой будильник. Твоя Габриэль».
Будь у Артемия Ивановича больше времени, он непременно бы отодвинул шкаф, но сейчас его больше интересовало содержимое. Открыв дверцу с мутным зеркалом, он обнаружил одни мужские подштанники, красную косоворотку и штук восемь дамских панталон, кружевные сорочки и несколько пар теплых чулок. Подштанники были одним махом порваны надвое, брошены на пол и истоптаны.
