— Но я не мо-гу! — Зло процедила она сквозь зубы. — Не могу! Не сейчас! Только не сейчас! Я беременна. — Судорожно прошептала, все в той же слепой надежде его болевую точку найти, но нашла что-то другое. То, что мужчину взбесило, что заставило зло оскалиться.
— А я знаю. — Довольно прошептал Саша и сдавленно рассмеялся. — Я знаю, Марта! Я будто только этого два года и ждал! Потому что так ему будет еще больнее. Потому что только так он поймет, почему нельзя обижать слабых, почему нельзя поступать так, как он поступает! Тебе не нужен ребенок от него. Тебе от него вообще ничего не нужно. Потому что безразличие заразно. Скоро ты станешь такой же, как он сам. Стаешь редкостной с*кой и ничего не останется от милейшей девочки Марты, которая срывала мужские похвалы, завоевывала сердца с одного взгляда, тут же их и разбивала.
— Но этой мой ребенок! Мой! В первую очередь… Ведь у меня больше ничего нет, Саша… — По имени его назвала. Впервые. И что-то увидела в его лице. Какую-то тщательно завуалированную боль, от которой он и сам хотел бы отказаться, да не может.
— Мозгов у тебя нет. Вот и все. Мозгов и головы на плечах. Не тем место думаешь.
— Ты ведь не такой! — Поторопилась заверить Марта, не позволяя ему загнать себя в твердую убежденность в собственных же действиях. — Я точно знаю. Ты… ты… ты добрый. Ты… ты заботливый. Ты смотрел на меня и дышать боялся. А что же сейчас? Что изменилось? Я та же, ты тот же. Что тогда не так?
Попыталась из транса вывести и все смотрела на него, смотрела, пытаясь понять, пытаясь вспомнить. Не изменилась… он все время говорил, что она не изменилась, но ведь просто не мог ее знать прежней. Сколько лет она не жила с отцом? Как давно уехала? Только ведь первый класс окончила, еще и друзьями-то обзавестись не успела… Еще… Смутное воспоминание мелькнуло и пропало. Будто призрак. Неуловимое. Марта напряглась, отгоняя любые другие мысли, но боль была сильнее, она не позволяла уловить нить последовательности событий, не позволяла сосредоточиться. Да и Саша ее слов не оценил. Брезгливо поморщился. В глазах загорелась ярость, на щеках гневный румянец, а сам он весь напрягся, будто взьершился, подбородок задрал вверх, теперь уже себя с ней не ровняя, не позволяя Марте стать с ним в один ряд достойных. Резко двинулся, буквально два шага и уже вплотную стоит. Шею сжал болевым приемом. Твердый как камень кулак к низу живота приткнул и с усилием надавил, со временем напор только увеличивая. Вот тогда-то и поняла, что такое настоящий страх, тогда-то и задохнулась, концентрируясь на том прикосновении, что сейчас жизни ее малыша угрожает и от этого страха зажмурилась до боли в глазах и даже понять не успела, как слова сорвались с губ.
— Я вспомнила! — Крикнула, себя оглушая. — Я вспомнила, вспомнила! — Поторопилась заверить, задыхаясь от нахлынувших эмоций. — Я вспомнила… — Прошептала из последних сил, чтобы тут же глотнуть воздуха и продолжить. — Ты Саша. Саша, мальчик из школы. Я тебя вспомнила. Мы учились вместе. — Спешно тараторила, чувствуя, как ударная сила ослабевает, как в напряженное до этого тела неконтролируемо быстро врывается нечеловеческая усталость, как Саша постепенно отступает. — Только ты на сколько-то классов старше. Мы на переменках встречались. Ты всегда один. Всегда. И я одна. Мы разговаривали. Не помню о чем, но всегда, всегда разговаривали и ты мне улыбался. Улыбался и казался по-настоящему счастливым. Ты сам так говорил, что счастлив. Говорил, что у тебя совсем нет друзей, и мне не стоит с тобой возиться, а я все равно приходила, потому что ты мне нравился. По-человечески нравился. Ты был хорошим, не таким, как остальные. И улыбался… — В упадке сил расплакалась и на какое-то время на крюке обвисла. — Не трогай меня, пожалуйста, отпусти. — Вдох, выдох и горячие слезы скатились по щекам. — Я никому ничего не скажу. Я уйду от Вадима. Уйду. Он мне не нужен. Я очень хочу ребенка. Я очень хочу этого ребенка, я боюсь оставаться одна. — Монотонно запричитала, зная, что все вернется. И его агрессия, и его уверенность в собственной правоте. — Я клянусь тебе, что уйду от него…Только отпусти!
— Дело ведь не в тебе, Марта. — Отрицательно покачал головой Саша. — И я тебе не верю.
— Но ведь все не может быть так! Не может! Ты не такой! Ты — не такой! — Принялась кричать в истерике, пока не получила оглушительную пощечину. Такой силы, что шею свернуло от удара. Тогда губу закусила и тихо заплакала. Просто заплакала, не желая признать того, что этот вечер уже не изменить.
— Ты замечательная, Марта. Наверно, даже самая лучшая. Я и мечтать не смел о тебе, а он взял и все испортил. Твою жизнь, мою. Я бы сам уничтожил любого, кто тебе больно сделает, а судьба, видишь, как распорядилась нами? Нечестно. — Безэмоционально бормотал он и что-то искал в карманах одежды. Едва слышно похлопывал по нагрудным карманам куртки, по карманам брюк, пиджака. — Я всегда на тебя ровнялся. Так странно, да? Тебя девчонкой семилетней помню, а все равно идеалом стала. Идеалом во всем. Ты честно поступала. Так, как чувствуешь. И на чужое мнение тебе было наплевать. Не все на это способны. Особенно дети, ведь они так падки на чужие эмоции. Дети всегда более жестоки, чем взрослые, потому что они не умеют анализировать, сопоставлять, они лишь преумножают волну агрессии, если она уже есть. Я всегда был другим. И ты была отлична от всех. Этим и завлекала. Я очень часто вспоминаю нашу первую встречу. Первое сентября. Ты с огромными белыми бантами. Ни у кого таких не было. Хорошенькая такая, как куколка. Смотрела на мир своими невероятно зелеными глазами и тем самым просто кричала о то, что жизнь не бессмысленна. Если есть такие люди, как ты, то и жизнь имеет смысл. Моя сестра… — Все же нашел то, что искал, извлек из кармана твердую обложку, а из нее достал фотографию. Маленькую, черно-белую карточку с улыбчивой девчушкой. Марте показал и что-то объяснить торопился. — Мне всегда казалось, что она на тебя похожа. Она была такая же добрая. А еще, я очень хотел, чтобы у нее все было хорошо, а потом просто о том, чтобы у нее все было. От всего ее оберегал, от всего. Недоедал, ей свой кусок хлеба отдавал. Она была такой худенькой… ты в школу пошла, а сестренке было только три.
Руки Саши, что фотокарточку удерживали, дрожали, а сам он как-то рассеяно улыбался. На Марту посматривал лишь вскользь, мимолетно, ведь глаз не мог оторвать от изображения сестры. А она слушала. Слушала и все запоминала. Пыталась прогнать липкий ком из пересохшего горла, уже очевидно замедлено моргала. Но удерживала сознание, не позволяя себе и на мгновение отвлечься.
— Помнишь, тот случай, с кроссовками? — Смущенно улыбнулся, обнажая ровные белые зубы, ностальгически вздохнул и голову запрокинул, закрывая глаза. — Мы были бедными. Хотя, наверно, бедные — не то слова. Нищенствовали. Так будет вернее. Мать по соседям собирала одежду, обувь, я долго носил вещи, которые были уже явно малы, но если отпороть закладку, то вроде ничего, жить можно. Именно потому меня все и гнобили. Не принимали в число «своих», в команду равных. В общем-то, мы так и познакомились, помнишь?
— Нет. — Попыталась сказать Марта. Губы разлепила, языком ворочала, а звука не получилось.
Саша, будто и не заметив этого, вздыхая, улыбнулся.
