Глава 30
Когда солнце начало неспешное движение вверх, Марта уже спала. А к Вадиму сон не шел. Он с постели встал, осмотрелся в поисках одежды и недовольно вздохнул. То, в чем пришел, впору спалить в печи — вонь с зоны в новую жизнь тащить он точно не собирался. Медленно перебирая пальцами по небритому подбородку, взгляд на Марту перевел. Нахмурился. Такой он ее уже видел. В их первый раз. Измученную, разбитую… С яркими кровоподтеками, с разлитыми, неправильной формы ссадинами, с крутыми царапинами по всему телу… Спина, плечи, шея до самого подбородка… Запястья с визуально заметными кандалами после недавней страсти, разорванные ее острыми ногтями ладони. И любовь его, такая же корявая… только она душу топтала, а вот он сам — тело.
К брюкам наклонился, достал из кармана смятую пачку дешевых сигарет, зажигалку, и отшвырнул тряпки в сторону за ненадобностью. Сидя на кухне, закурил, мысленно пытаясь анализировать. Думал, а по всему выходило, что где-то ошибся. «Где-то» — криво усмехнулся… Ведь мог наверняка сказать, где именно. Жизнь его — как трясина болотная, все вокруг себя в воронку закручивало, вглубь затягивало, а Марту и тянуть не нужно было, она сама давно камень на тонкую шею повесила. Одна удача, если шея не выдержит и сломается, а если нет?.. А если нет, то так и останется в его спальне. Третьей лишней… Ведь Хвостов, из тюряги вытягивая, ясно дал понять, что к чему.
В один момент вся жизнь перед глазами пролетела, а вспомнить-то, как оказалось, и нечего… Только счастливая улыбка Марты стоит как картинка. Они тогда только познакомились. Потом подружились. Потом он сошел с ума. А прояснилось в мозгах как-то вдруг, резко, когда конторский водила, Серега, позвонил и сказал, что Марты в поликлинике нет. Вот она еще десять минут назад позвонила и сказала, что с беременностью что-то не так, а теперь ее просто нет. Откуда ноги растут, знал через сорок минут. Через час знал, по чьей наводке. Через два нашел и пристрелил двух ублюдков, которые затолкали ее в свою машину, а через четыре стоял перед Самохиным и смотрел в его пустые глаза. Так странно, но в них действительно было пусто. Ни ненависти, ни злости, ни вызова. Как только в подвал спустился, так в нос и ударил тошнотворный запах крови. Наверно, это был тот самый момент, когда подумал, что лучше бы он сдох.
Сестру Самохина изуродовали сотрудники его отдела. В общую камеру к отморозкам отправили, а там вызов — убийство, и вышло так, что на всю ночь закрыли, а наутро и ухом не повели. Через сутки только опомнились. Вадим знал. Знал и о том, что с ней случилось после. Сам-то он тогда в Москве был. Вызвали, наградили, а как приехал, руки опустились. Виноватым мозги вставил, из органов попер, а дальше жизнь своим чередом. Только, как оказалось, не у всех.
То, что в подвальном помещении творилось, стало понятно без слов. Лужа крови, черные запекшиеся сгустки там же, жменя окурков в кривой банке из-под консервов и стойкий запах мужского пота. Все внутри закрутилось в тугую спираль. Так, что и вздохнуть толком не получалось. Тело налито тяжестью, голова не соображает и одна мысль: «только бы жива». Самохин ее прочел и глаза прикрыл, растирая их пальцами.
— Она в областной больнице. — Пробормотал. И отчего-то не стал сопротивляться, когда Вадим его на улицу выволок и в багажник затолкнул.
В больницу прилетел, врачам бабла отстегнул и свою девочку увидеть смог. Цела. Выскаблили. Детей, скорее всего, не будет. Она спала после наркоза. Бледная, практически прозрачная кожа, отдающие синевой губы, впавшие глаза с темными кругами. Чужих слов слышать не хотел — одеяло сдернул и лично убедился в том, что ни одна тварь ее не тронула. Несколько незначительных ссадин. Только тогда, наверно, и отпустило. Только тогда спасительная темнота перед глазами зависла. Заверенный обещаниями врачей, что Марта проспит еще несколько часов, вернулся к машине. А там на пустырь и снова к Самохину. Слова были лишними. Они оба знали, что это значит.
Вадим не помнил, как бил, куда, сколько раз. Но когда опомнился, тот больше напоминал кусок мяса.
К Марте вернулся и всю ночь провел в ее палате. На самом деле, боялся того момента, когда она откроет глаза. Ведь обещал, что будет беречь, а получилось, что слово не сдержал. Она так и не проснулась, а уже пора было выезжать на службу.
Когда увидел ее в следующий раз, просто не узнал. Что-то в девочке сломалось. Что-то такое, что не бросается в глаза при первом взгляде, что нельзя уловить, а можно заметить утрату только спустя время. Марта, и та не поняла, а он догадался, что она потеряла свою наивность, свою слабость, свою способность довериться полностью.
Сказать тогда про детей так и не смог. Не смог и спустя время, впрочем, его оказалось катастрофически мало. Жизнь рушилась, как карточный домик. Отец умер, те, кого считал друзьями, в тот момент отсеялись сами собой. Руку помощи тогда протянул только Медведев, отказаться от этой руки, прямой наводкой уходящей в могилу, значило подписать смертный приговор. Марте в первую очередь. Тот даже таиться не стал. «Говорят, ты влюбился? Считай, что я делаю тебе царский подарок, позволяя самому от этой глупой затеи отказаться» — усмехнулся тогда старик. «Придет время, и все можно будет вернуть на свои места, но сейчас ты не в том положении, чтобы даже думать о вариантах. Их просто нет». Это были слова человека, шутить с которым было бы весьма опрометчиво, и с Мартой пришлось расстаться. Вадим тогда тоже считал, что на время.
Потом варианты все же появились. Вадим действовал незамедлительно, а через сутки его объявили в розыск и вот он снова должник, но теперь должник Хвостова. Слово за слово, улыбка за улыбку и маленькая навязчивая дрянь, намертво вцепившаяся в его шею. От него и требовалось всего нечего: остудить девичью страсть, дать ей возможность опомниться и верно расставить приоритеты, только вот Анечка внимать не хотела. Только зад подставляла, позволяя себя иметь, и трубила подружкам о скорой свадьбе. Она хотела чистой любви, Вадим мог дать ей только грязный секс, и вскоре с этой мыслью Анечка свыклась. А, может, даже вошла во вкус.
Все изменилось, как только увидел Марту. Вот тут сам виноват. Недосмотрел. Чтобы ударная волна ее задела, не хотел точно, да вот только кто спросил, чего он хочет? Как пушечное мясо его девочку бросили. Медведев был в ресторане в тот вечер. Вадим все понял по взгляду. «Это было последнее предупреждение» — усмехнулся тогда старик. А потом одна размытая картинка, которая закончилась машиной Марты у фонарного столба. Он попросил у бога оставить ей жизнь. Он пообещал свою взамен. Только тогда и удалось справиться с проклятой дверью. Только тогда и понял, что готов отдать за любовь. Впрочем, понял, и что отдать не готов.
В ту ночь самому себе поклялся, что к девочке больше не притронется. Не притронется, никогда не посмотрит, даже рядом пройти не решится. Он верит в судьбу. Он усвоил, что судьба хотела до него донести.
Год на зоне пролетел как один день. Хвостов предложил выход. Обставил все, как продвижение Вадима в криминальный мир с целью добычи информации. Перед столичным начальством тема пошла «на ура». Показательно было арестовано несколько авторитетов, кто-то застрелен, но в целом результат был и вот он на свободе. Если прямо спросить, какого черта его к Марте сегодня понесло, и ответить-то нечего. Он отчего-то считал, что нужно объясниться. Только слова подобрал не те, вот и сидит сейчас голым на ее кухне. Курит, думает. Свои люди поговаривали, Марта с Самохиным снюхалась. Еще два дня назад это казалось выходом. Она не дура. Сошлась, значит, так лучше. А тут увидел ее и понял, что ничего глупее в своей жизни не слышал. Его она. Со всеми своими мыслями, схемами, выкрутасами. И разве может быть иначе?
