– Твою мать!
Марат меня тут же за предплечья поднял и на диван швырнул. Снова принялся руки заламывать, я вяло отбивалась, пока он пытался лицо в свою сторону повернуть.
– Да убери ты, дай посмотрю! – Крикнул на меня, за подбородок удерживая.
Привкус крови заставил меня поморщиться и напугал ещё сильнее, а Марат провёл большим пальцем по трещине на губе, растирая её. Щека горела, губа ныла, а его внимание убивало морально. Тут же он оставил меня одну, метнулся на кухню, а вернулся со свёртком.
– Приложи, это холод. – Пояснил, а я не отреагировала, не могла ладонь свою от щеки оторвать.
– Дай сюда! – Одёрнул мою руку, сам приложил завёрнутый в полотенце лёд и только тогда отступил. – Держи, иначе будет хуже.
Я отвернулась, не могла видеть его. А он молча наблюдал со стороны.
Через несколько минут подошёл снова, лёд отобрал, повертел подбородок, сидя напротив на журнальном столике, поворачивая лицо к свету.
– Синяк будет. – Пояснил, разглядывая, выжидательно в глаза посмотрел, а мне нечего ему сказать, смотрю в ответ и молчу.
– Тебе завтра на работу?
Я кивнула.
– Чёрт!
Хлопнул себя по бедру, отошёл в прихожую, а когда вернулся, держал в руке телефон.
Моя щека от холода онемела и пока боль не чувствовалась, только жжение от разбитой губы и всё та же кровь. Ещё раз осмотрев щёку придирчивым взглядом, Марат отвернулся, набрал номер, тут же изменился в лице и заулыбался, искоса поглядывая на меня, при этом щурясь.
– Привет, не спишь? – Обратился он к неизвестному и засмеялся, услышав ответ. – Нет, по делу. Нет, не как всегда. Михалыч, нужно выписать больничный. Да, дня на три, не больше. Марина Максимовна Соловьёва. Да. – Моё имя он выговорил едва ли не по буквам, лучезарная улыбка при этом исчезла, её сменила серьёзная мина. – Место работы вышлю по электронке, только так, чтобы с сегодняшнего числа. Да. Понял, буду должен. Что? Нет, не познакомлю, не заслужил. – Он откровенно говоря заржал, забыв о моём существовании. – Всё. До завтра. Буду ждать.
Повесил трубку и вот он, Марат, который занимался со мной сексом, который только что ударил меня по лицу и который разрулил этот вопрос так же оперативно, как и создал проблему.
– Позвонишь в школу, скажешь, что на работу не выйдешь.
– Я в гимназии работаю.
– Да хоть в детском саду! До понедельника всё сойдёт, будешь как новая. Вопросы есть?
Пока он всё это объяснял, мне вдруг смешно стало и из тихих похихикиваний, это состояние перешло в громкий, надрывистый, истеричный смех. Я смотрела на него и смеялась, наверно для того, чтобы не расплакаться, да и вообще ситуация для меня не стандартная, я не знаю, как себя в подобной вести. А сам Марат стоял напротив, уперев руки в бока, смотрел исподлобья, а мне все его грозные взгляды до фонаря.
– Скажи мне, дорогой товарищ Юрченко, – давясь смехом, выплёвывала я из себя слова полусевшим голосом, – вот, меня, допустим, заменят. Гимназия не банк. А кто заменит тебя на твоём совете директоров? Завтра ведь пятница?
Мой мужчина изменился в лице. Подбородок вытянулся, желваки заиграли, челюсть сжалась до судороги, а меня смех разбирает. Он рукой до царапин дотронулся и капли выступившей крови стёр, глянул неверяще сначала на пальцы с бурой жидкостью, а затем на меня. А смех не прекращается, и рада бы, да не могу. Истерика только нарастала. Внутри уже всё от страха трясётся, и от одного взгляда на Марата живот поджимается, а остановиться не могу. Одним рывком и двумя крупными шагами он преодолел немалое расстояние, схватил меня за горло, подтягивая, заставляя встать. Одной рукой давил не затылок сзади, другой удерживал за подбородок, формируя из моих губ трубочку, смачно поцеловал, заставляя кривиться от боли, а потом к своей щеке прижал и свистящим голосом проговорил:
– Бесишься, красавица?
Со стороны на меня посмотрел. Прижимая уже к шее и плечу, снова к уху прислонился.
– И я бешусь, когда тебя вижу! Потому что не моя и я ничего не могу с этим поделать. Ничего! И будешь ты со мной до тех пор, пока я этого хочу, а отпускать тебя я не собираюсь. И по старой дружбе тебе совет, красавица: не зли меня. Иначе будет больно.
В этот момент спасительным сигналом зазвенел его телефон. Марат меня оттолкнул, с перекошенным от злости лицом глянул на мобильный, отдышался, прежде чем ответить, закусил губу.
– Слушаю тебя. – После реплики второго участника беседы на меня посмотрел. – Сейчас выйдет девушка. Зовут Марина Максимовна. Башкой, если что, ответишь. Всё, отбой.
Телефон на диван недалеко от меня улетел, а Марат стал напротив.
– Водитель у подъезда. С ним по дороге не разговаривать. Когда будешь нужна, сообщу заранее.
– Всё?
– А ты ещё что-то хочешь?
На удивление легко усмехнулся Марат и пораненную шею потёр. Он ещё легко отделался, две царапины на шее и одна лёгкая на подбородке, практически незаметно, если анфас смотреть. Пока не напросилась на продолжение банкета, быстро подскочила, в коридор шмыгнула и сумочку свою схватила. Стала под дверью, ожидая, пока смилостивятся и выпустят, а Марат приблизился, в лицо моё вглядываясь, замки отпирать не торопился. Руку поднял, чтобы дотронуться, а я отшатнулась, да так, что о косяк ударилась виском, он только головой покачал, вроде «ай-яй-яй, какая нехорошая девочка, обижаешь меня», стал вплотную, по ударенной щеке костяшками пальцев провёл.
– Т-ш-ш.
Успокоил, когда я скривилась от неприятных ощущений.
– Веди себя хорошо, Мариша, будь умной девочкой и этого больше не повториться. – В глаза мне посмотрел, свои слова внушая, а мне вдруг стало стыдно. Чего я, и правда, на него взъелась? Помялась, потопталась на месте, не решаясь взгляд поднять, а потом на грани слышимости проронила:
– Извини.
– Забыли. – Легко отмахнулся и будто болезненно скривился, на меня глядя.
Ещё пару секунд помолчали в обоюдной неловкости.
– В субботу ко мне придёшь?
– Не знаю… – Пожала я плечами.
– Я ещё не уверен, но постараюсь освободиться. – Спешно добавил Марат, словно оправдываясь. – Придёшь?
– Ты только заранее предупреди.
Он улыбнулся моей покорности, словно святому огню, ещё раз по щеке погладил, только в этот раз нежнее, я практически ничего не почувствовала. И в глазах его не было той дикости, той злобы, он успокоился и как домашний котик практически заурчал. Но не отступил, не отпустил, продолжая прижимать меня и животом, и пахом. Я только в этот момент вспомнила об интимности подобного жеста. Сразу же и дыхание сорвалось, и сердце понеслось вскачь от всей той нежности, которая была в его словах, в его прикосновениях, таким он сводил меня с ума.
