Закончила читать и делать задания я довольно поздно, лелея тайную надежду, что Антонио скоро вернется. Но его все не было – деловой ужин затянулся за полночь. Ну что ж, возможно, если учесть, что в Испании ужинают гораздо позже, чем в России. Я проверила испанский мобильник, но звонков от Антонио не было. Звонить сама я ему не решилась, чтобы не помешать сверхважным переговорам. И так как делать особо мне было нечего, отправилась расслабляться в ванную.
Антонио позвонил мне, когда я уже вышла из душа, но лишь для того, чтобы сообщить, что все еще занят и чтобы я ложилась спать без него. Когда вернется – не знает. На мой тревожный вопрос, все ли в порядке, весело заверил, что лучше и быть не может. Я даже заподозрила, не перебрал ли он с горячительными напитками, отмечая удачное дело. Как же он за руль сядет?
– Нет-нет, кариньо, я не пил вино, – засмеялся Антонио в ответ на мой встревоженный вопрос. И сказал, что больше не может разговаривать.
Несмотря на некоторую тревогу за мужа, я уснула довольно быстро. И увидела приятный сон, в котором чувствовала себя счастливой-счастливой. Вначале мне снилось, будто я вернулась домой и мама угощает меня свежеиспеченными пирогами. Пироги были мои любимые – с капустой. Румяные, ароматные и горячие. Настолько реальные, что я чувствовала их запах и вкус во сне и, торопливо откусывая от них большие куски, обжигалась тоже натурально.
– Кушай, кушай, Дашенька, – приговаривала мама, подливая мне в большую кружку, любимую отчимом, холодного молока. Я всегда так любила – горячие пироги с холодным молоком.
– Кушай, детка, муж твой тебя совсем не кормит. Уморить решил.
Я хотела было возразить, что Антонио, наоборот, меня закармливает и что я, похоже, прибавила в весе, но мама уже куда-то исчезла, вместо нее напротив меня за столом оказалась Верка.
– Дашка, а я замуж скоро выхожу! – порадовала она меня новостью. При этом ее лицо сияло так, что я сразу поняла: подруга не просто выходит замуж, она выходит замуж за любимого человека.
– И тоже в Испанию едешь? – отложив пирог, спросила я. Подруга нахмурилась:
– Да ну твою Испанию! Не хочу жить, как ты, в каменной тюрьме. Мой будущий муж – Лешка Юдин, в которого я в пятом классе была влюблена. Ты приедешь к нам на свадьбу?
И только я собралась ответить, что да, конечно, куда я денусь, как Верка, опережая меня, печально покачала головой:
– Да нет, не приедешь. Тебя же ведь…
Но что последовало бы за этим «тебя же ведь…» я так и не узнала, потому что проснулась от света, ударившего мне в глаза.
– Антонио, – недовольно сощурилась я, думая, что это муж вернулся и зажег в спальне свет. Но когда мои сонные глаза адаптировались к свету, я увидела, что в комнате никого нет – лишь шум шагов, удаляющихся от моей двери.
– Антонио!
Я торопливо натянула домашний костюм, но немного замешкалась, отыскивая под кроватью тапочки. Поэтому когда выскочила в коридор, там никого уже не было.
– Антонио, – бросилась я к кабинету. Заглянула внутрь – пусто. Пустыми были и моя комната, и гостевые, и, когда я бегом спустилась вниз, столовая и гостиная. Господи, но свет-то кто-то все же зажег в моей спальне? И шаги я слышала. Или нет? Оглядывая пустую гостиную, я постаралась уверить себя в том, что свет включился сам собой, потому что как-то «переклинило» выключатель, а шаги мне приснились. Мне надо всего лишь отдышаться, выпить воды и, уняв бьющееся от страха сердце, вернуться обратно в спальню и лечь в кровать. Но в это же мгновение, перечеркивая все мои жалкие уговоры, где-то наверху раздался звон разбившегося тяжелого предмета. Я бросилась вверх по старой лестнице – туда, откуда послышался звон. Перепрыгивая через ступени, я торопилась застать того, кто был виновником звуков, сводящих меня с ума. Пусть это будет Роза. Если я встречу ее, то, наверное, брошусь ей на шею от радости, что это она ходит и шумит. Пусть это будет вернувшийся с делового ужина Антонио. Ему я обрадуюсь еще больше, чем Розе. Пусть это будет кто угодно, но лишь бы был. Был – реальный и материальный виновник шума.
На площадке между вторым и третьим этажами я обнаружила разбитую вазу, которая до этого стояла в гостиной на втором этаже. Крупные и мелкие осколки тускло поблескивали на лестнице в приглушенном свете рожков.
– Кто здесь? – хриплым шепотом спросила я, оглядываясь по сторонам. От тишины, которая была мне ответом, мурашки шли по спине.
– Кто… здесь? – повторила я громче. Тишина.
– Отзовись же!!! – заорала я. На этот раз меня послушались. На третьем этаже скрипнула, приоткрываясь, постоянно запертая дверь. Я, завизжав от ужаса, кинулась вниз по лестнице, не дожидаясь встречи с… с кем? Или с чем?
Я выбежала во двор в чем была – в домашнем костюме и тапочках. Холода я не чувствовала, разгоряченная передозированной адреналином кровью. Напротив, еще какое-то время ходила взад-вперед по дворику, остывая.
Господи, господи, господи… Я шептала какие-то на ходу сочиняемые молитвы, хоть не была особо верующей. И неистово, будто суеверная бабка, крестилась. Видел бы меня сейчас кто…
То ли ночная прохлада помогла. То ли мои произвольные молитвы. Но я постепенно остывала, успокаивалась. И, твердо решив не возвращаться в дом до тех пор, пока не вернется муж, села на лавочку, подтянула ноги к себе и обняла руками колени, защищаясь от холода. Пусть заболею и умру, но Антонио дождусь здесь. Я уткнулась подбородком в колени и прикрыла глаза – веки оказались такими тяжелыми. Нет, спать я не буду, просто немного посижу так, коротая время, в ожидании мужа.
– …Кариньо, кариньо, – кто-то тормошил меня за плечо. Я открыла глаза и, слепо щурясь в темноту, не сразу поняла, где нахожусь, почему и кто меня будит.
– Даш-ша, ты почему здесь?! Ты почему не спишь? Ты холодная, Даш-ша. На плечи мне уютной теплой тяжестью опустился пиджак. Я закуталась в него – меня и впрямь бил озноб – и благодарно по-кошачьи потерлась щекой о плечо присевшего ко мне на лавку супруга.
– Даш-ша, что с тобой? Что случилось? Почему ты здесь? – продолжал он настойчивые расспросы.
– Антонио… Антонио, мне страшно.
– Кариньо, пойдем домой. Здесь холодно.
– Нет! Я боюсь!
– Что случилось?! – в этот раз ему пришлось прикрикнуть на меня, дабы добиться более-менее вразумительного ответа.
– Это опять, опять, Антонио! Этот дом – страшный, люди правду говорят. Ну почему ты его купил?
Я заревела, уткнувшись ему в грудь, а он, утешая, гладил меня по волосам и шептал что-то ласковое на своем языке. Что – я не понимала, но интонации были нежные, полные любви. Он понимал меня, сочувствовал. И я, успокаиваясь от теплых прикосновений его широкой ладони к моим волосам, перестала плакать.
– Антонио, это опять произошло, опять. Ты поверь мне, пожалуйста, поверь…
– Да, верю, Даш-ша, верю тебе.
