«Мало того, что это занимает много времени и энергии – это отнимает у тебя все, что ты можешь сделать для себя как единое целое. Это требует полной, двадцатичетырехчасовой преданности – убедись, что компьютер и все остальное в порядке».
Кажется, что Фил всегда имел дело с сильными женщинами, но в нем было что-то, желающее всех женщин сделать маленькими девочками, покупать им что-нибудь. Это была его форма заботы и преданности. Если что-то докучало мне и я хотела забраться к нему на колени и почувствовать себя уютно, то это было здорово. Но если это было что-то более глубокое, то ему было неудобно, потому что влекло за собой ответственность. А это могло стать тяжким бременем.
Я действительно не могла позволить ему баловать меня как маленькую девочку. У меня была своя машина, свои деньги, своя жизнь – во многих отношениях я была противоположностью тому, чего он хотел от меня.
Это его желание баловать имело также и противоположный эффект. Если что-то не получалось, или был развод, та самая женщина, которой он хотел покупать разные вещи, воспринималась им в «перевернутом» виде: «Она хочет мой дом, мои романы».
Тем летом в Сономе Фил возобновил свое знакомство с писателем-фантастом Робертом Силвербергом. Впервые они встретились в 1964 году, но с тех пор Силверберг продолжал собирать многочисленные премии «Хьюго» и «Небьюла» и зарабатывать авансы, которые и не снились Филу. В интервью он вспоминает: «Фил действительно чувствовал конкуренцию со мной, некоторого рода – в хорошем смысле. Но преимущество всегда было на стороне Фила, потому ли, что я был «дерзким новичком в квартале», а может быть, и потому, что в нем было что-то созвучное моему характеру. Он всегда игриво состязался со мной, постоянно вызывая меня на шутливую пикировку». Но юмор мог служить только фасадом. Силверберг пишет: «Как-то у нас была долгая публичная беседа на ломаной латыни в коктейль-баре отеля, где проходил конвент; это было дико смешно, но я бы лучше предпочел говорить с ним по-английски. Я посчитал, что он меня не понимает».
В начале 1977 года Силверберг положительно оценил «Помутнение» в журнале Cosmos. Последовала переписка, в которой Силверберг признался Филу, что его терзает столь продолжительный разрыв их отношений. Для Силверберга Фил был человеком, который жил «на обочине» достаточно долго, чтобы служить достойным проводником в трудные времена. Действительно, Фил предложил утешение и совет, и конкурентное превосходство исчезло. В их приватных беседах Фил показался Силвербергу «намного спокойнее, гораздо более аутентичным и не работающим на публику. В основном он выглядел очень обеспокоенным и испуганным. Его издатели, здоровье, женщины, тот самый взлом. Всегда что-то было».
В июне – июле 1977 года Д. Скотт Эйпел и Кевин Бриггс брали интервью, которые включены в превосходную книгу Эйпела Philip K. Dick: The Dream Connection
[274]. Эйпел пишет: «По фотографиям нельзя судить о его внешности. Он был крупным, физически внушительным и волосатым. Носил слаксы и распахнутую рубашку, как если бы его волосатая грудь и живот не терпели ограничений». Эйпел отмечает, что во время разговора по телефону Фил часто прерывался, чтобы проконсультироваться со своей картотекой «Ролодекс». «Возвращаясь к беседе, он всегда вставлял личные комментарии вроде: «Как прошла операция у вашего кота?» – или: «Что же вы не звонили полгода?» Когда звонок заканчивался, он делал пометку о разговоре на карточке абонента, а затем возвращался к нашему интервью».
Фил боролся с депрессией на протяжении всего лета – неспособность найти роман, который бы подошел к событиям «2–3–74», оставляла у него чувство безнадежной бесполезности, а невыполненный контракт с Bantam тяготил его. Но отношения с Джоан вселяли в него новую уверенность. Доказательством этому было его желание поехать вместе с ней в сентябре 1977 года в Мец, во Францию, на фестиваль фантастики
[275], куда он был приглашен в качестве почетного гостя. Фил очень нервничал перед поездкой, и он сделал себе запас «спидов» – единственный раз, когда он прибег к амфетаминам в свое последнее десятилетие.
Несмотря ни на что, для Фила фестиваль в Меце был триумфом над старыми страхами. Он наслаждался прекрасной архитектурой города, получал удовольствие от пробы французской еды и вина, и был, что вполне понятно, взволнован тем, что во Франции фэны и пресса называли его величайшим писателем-фантастом в мире. Тем временем Джоан слегла с желудочным гриппом и не покидала стен их гостиничного номера. Во время их разрыва, два месяца спустя, Фил будет утверждать, что у нее во Франции был «нервный срыв». После скандала с Джоан по поводу этих слов он стал отрицать это заявление. Реальность заключалась в том, что Фила раздражало ее отсутствие рядом с ним на протяжении всего фестиваля, хотя это и давало ему свободу безумно флиртовать.
Роджер Желязны, который также принимал участие в фестивале в Меце, вспоминает, что репутацию Фила опережала репутация шестидесятых годов. На одном обеде молодой француз заметил таблетку, которую Фил положил рядом со своей тарелкой, и спросил, что теперь ожидать. Фил объяснил, что он быстрее почувствует себя лучше, если вдруг заболит горло.
Произошла совершенно «филдиковская» неразбериха в связи с речью Фила как почетного гостя, If You Find This World Bad, You Should See Some of the Others
[276]. В речи было множество рассуждений, почерпнутых из опыта «2–3–74», таких как: наш мир видится гностической компьютерной игрой в шахматы – «Бог, Программист-Перепрограммист, не делает своих упорядочивающих ходов против инертной материи; он имеет дело с хитрым противником. Скажем, на игровой доске – нашей Вселенной в пространстве-времени – темный соперник делает свой ход и устанавливает реальность». Все это выглядело бы весьма впечатляющим, если бы Фил читал свою речь так, как он ее написал (с синхронным переводом на французский язык). Но в последний момент организаторы фестиваля попросили Фила уменьшить ее до двадцати минут. Фил сделал несколько поспешных сокращений, которые, увы, не совпали с теми сокращениями, который сделал его переводчик. В результате двуязычный гибрид вместе и упоение Фила посеянным насмешками хаосом – все это привело публику в изумление. Желязны вспоминает:
[…] Через несколько часов после запланированной речи люди начали выходить из зала, в котором выступал Фил. Ко мне подошел мужчина с книгой и спросил: «Месье Желязны, вы написали книгу с месье Диком [ «Господь Гнева»]. Вы знаете его мысли. Я только что пришел с его выступления. Правда ли, что он хочет основать новую религию с самим собой в роли Папы? Я ответил: «Что ж, он никогда не делился столь честолюбивым замыслом со мной. Я не знаю, как все это могло прозвучать в переводе. У него очень своеобразное чувство юмора. Возможно, смысл не донесли правильно. Я не думаю, что он хотел, чтобы его воспринимали буквально».
