Угрожала Дороти вызвать полицию или нет, когда Фил уезжал, но справедливо предположить, что она была обеспокоена выбором места жительства Фила. Его новый адрес в Беркли – Маккинли-стрит, 2208 – это складское помещение, верхние этажи которого были оборудованы под меблированные комнаты. Эти комнаты были заняты некоторыми наиболее знаменитыми в Беркли молодыми художниками-геями. Лидером этой группы был Роберт Данкен
[64] (тогда ему было двадцать девять лет), который только что вернулся из Вашингтона, где посещал Эзру Паунда в госпитале Св. Елизаветы. Среди прочих, сменяющих друг друга, обитателей этого дома был поэт Джек Спайсер
[65] (тогда ему было немного за двадцать) и друг Фила по старшим классам Джеральд Акерман (в будущем – историк искусств) – любовник харизматичного Данкена.
Акерман вспоминает, что Роберт Данкен (исключенный из Калифорнийского университета в Беркли) вел с Филом долгие беседы: «Быть с Данкеном – это как быть в литературном классе». У Фила сложились также добрые отношения со Спайсером, который, бывало, заходил в комнату Фила, чтобы послушать классическую музыку. Акерман пишет: «Однажды, я помню, когда они слушали записи отрывков из «Бориса Годунова» в исполнении Кипниса
[66], я дождался окончания музыки и постучался в дверь, думая, что не прерываю их слушанье музыки, но я был просто сломлен, когда они громко сетовали в горестном настроении: только что умер Борис». Пристрастия к марихуане некоторых обитателей этого дома в то время не разделяли ни Акерман, ни Фил. «То хихиканье и та болтовня, которые мы слышали через закрытые двери, заставляли нас думать, что «экстаз», вызванный наркотиком, был совершенно глупым».
Самым ценным богатством Фила был звукозаписывающий аппарат – напольная модель из University Radio, с помощью которой можно было записывать шеллаковые пластинки на 78 оборотов. В комнате Фила проходили «игровые» собрания, на которые приходил Данкен с прочими гостями, и они делали странные записи. Акерман вспоминает:
Джордж Хаймсон начинал петь медленно, а затем переходил к быстрому ритму: «Эдна Сент-Винсент Миллэй, Миллэй, Миллэй
[67]», – и последнее имя обозначало «голубого» юношу. Затем вступал Данкен и своим проникновенным и густым голосом повторял: «У. Сомерсет Моэм, У. Сомерсет Моэм, У. У. У. У. У. Сомерсет Моэм
[68]». Затем вступал я и высоким, пискливым голосом пел: «Э. Э. Каммингс. Э. Э. Э. Э. Э. Каммингс Э.Э
[69]». И пока все это продолжалось, кто-то громко провозглашал Клятву Национальному флагу. […] После этого все мы помирали со смеху.
Дружеские отношения с Данкеном и прочими настраивали Фила на то, чтобы он писал «мейнстрим». Тогда же пропал его интерес к научной фантастике. А что касается карьеры, то Холлис обрисовал ее рамки. Как Фил вспоминал в эссе Self Portrait 1968 года:
Мне бы хотелось подниматься по карьерной лестнице, ступенька за ступенькой, затем, со временем, я стану управляющим магазина, продающего пластинки, а уж после того – его владельцем. Я забыл о научной фантастике, и даже перестал читать ее. Как радиосериал, «Джек Армстронг – настоящий американский парень!», так и научная фантастика стали для меня чем-то вроде детского увлечения. Но мне все-таки нравилось писать, и я продолжал писать небольшие литературные вещички, которые надеялся продать в журнал New Yorker (хотя и не посылал их туда). В то же время я с жадностью поглощал современную литературную классику: Пруста и Паунда, Кафку и Дос Пассоса, Паскаля, – впрочем, он уже относится к литературе прошедших лет, но мой список может продолжаться до бесконечности. Проще говоря, я получил знания по литературе от «Анабасиса» до «Улисса». Я не был образован в области научной фантастики, но хорошо знал произведения выдающихся писателей со всего мира.
В интервью 1977 года Фил признавался, что читал научную фантастику, но культурная обстановка в Беркли в конце сороковых годов «требовала от тебя, чтобы ты всерьез занимался классикой». Популярность научной фантастики росла, рос фэндом, но ее читали только «фрики» – те, кто с тем же пренебрежением относился к классике, как и «умники» к Роберту Хайнлайну. «Я выбирал компанию тех людей, которые читали великую литературу, поскольку они мне нравились больше как люди». Самые ранние поклонники были вроде «троллей», и связываться с ними – это как в первой части «Комедии» Данте – «окунуться в дерьмо»
[70].
В то время как Фила радовали литературные разговоры на Маккинли-стрит, другие стороны жизни там – такие как ухаживания одного из соседей по дому, – его расстраивали. Акерман не вспоминает о каких-либо интрижках Фила – гомо- или гетеросексуальных – во время его проживания там. «Фил, возможно, начинал думать, что, поскольку у него сходные вкусы с прочими из нас, у него, возможно, и сходные чувства. Я, бывало, говорил ему, чтобы он не огорчался».
Между тем, Филу открывалась совершенно новая социальная обстановка благодаря притоку наемных работников в магазинах Холлиса.
Винсент Ласби, который в 1947 году присоединился к управлению Art Music, передал Филу свое увлечение Григорианскими хоралами и диксилендом. Вдобавок Ласби всерьез относился к писательству (сочинив несколько недурно написанных, но неопубликованных романов из уличной жизни); к началу пятидесятых годов он и Фил обменивались своими рукописями и высказывали мнения о них. Ласби стал также первым из многочисленных учителей автовождения для Фила; он вспоминает, что Фил был «рассеянным» за рулем. Другим новичком был Алан Рич (сейчас – музыкальный критик в области классики), чей ум и музыкальная эрудиция делали его достойным партнером Фила в дискуссиях. Чак Беннетт, элегантный ирландец из состоятельной семьи среднего класса, заинтриговывал Фила как представитель «потерянного поколения»
[71] (некоторые черты Беннетта и самого Фила обнаруживаются в образе Стюарта Хедли из романа «Голоса с улицы»). Хосе Флорес, продавец, с которым у Фила сложились особо тесные дружеские отношения, был геем, танцором, чьи таланты иссякли, когда ему было под сорок. Когда позже Хосе покончил с собой из-за несчастной любви, Фил чувствовал себя несчастным.
