Y un día despertaré en una nueva vida,
Dónde no haya que perder,
Dónde no hayan heridas.
Sólo quiero respirar la esencia más querida
Y así poder disfrutar de cada nuevo día.
Однажды я проснусь в новой жизни,
В которой не будет ни ран, ни потерь,
Я хочу лишь вдыхать любимый аромат
И наслаждаться каждым новым днем.
«Прочь, прочь отсюда! – зашептала осторожность, еще не вытравленная до конца. – Беги! Я чувствую опасность!»
Я бы послушала ее, если бы не была стреножена слишком сильной магией этого голоса.
Группа исполнила лишь две песни, вторая из которых оказалась той самой, которую мне прислал Петр, и, сорвав свою порцию аплодисментов и восторженных выкриков, удалилась. Я еще какое-то время постояла в проходе, будто надеясь, что музыканты вернутся, но вместо них на сцену вышел ведущий, чтобы объявить следующую группу. Мне ничего не оставалось, как развернуться и уйти.
Я вышла во двор, вдохнула жаркий воздух, показавшийся огненной лавой, спалившей внутренности только от одного вдоха. Голова кружилась, ноги дрожали, в ушах раздавался звон. Испугавшись, что потеряю равновесие, я присела на бетонную скамью, опустила голову и сжала ладонями виски. Мне было нехорошо. Жара, духота, сигаретный дым плюс волнение от неожиданной встречи, переживания, связанные с разводом, воскресшие под влиянием услышанной песни… Черт побери этого Петра с его письмами, недосказанностями, загадками и неожиданными сюрпризами. В какую игру он меня втянул? Что ему надо? Зачем он прислал мне песню? Как раздобыл ее?
Мне стало немного легче, я выпрямилась, но все же не торопилась подниматься, опасаясь того, что головокружение вернется. Нужно успокоиться, чтобы подумать над происходящим и попробовать найти более-менее разумные объяснения. Сейчас же, находясь на эмоциональном пике, я видела символичность во всем. Даже в названии группы.
В какой-то момент мне подумалось, что я сплю, и это показалось самым реальным объяснением всех событий, случившихся за последнее время.
И все же, все же… Такое ощущение, будто этот Петр знает обо мне слишком много – даже мои сны ему известны. Иначе как объяснить то, что он привел меня в место, неоднократно мне снившееся? Это действительно какой-то длинный абсурдный сон! Попури из старых сновидений и желаний. Фабрика, поселок, семейная тайна, исполнитель песни… Слишком много для одного дня. Слишком. Неудивительно, что от таких потрясений мне стало нехорошо.
Мне не нравится играть вслепую, когда не знаешь, в чьи ворота бьешь. Сейчас я ясно понимала, что меня поставили с завязанными глазами напротив моих же ворот. Я чувствовала собирающееся над головой облако опасности. Воздух был наэлектризован, как перед грозой, тишина казалась зловещей. Кто-то затеял игру, а я была всего лишь орудием. «Не позволяй играть собой», – сказал мне как-то отец. Следовала ли я этому совету? Не всегда. Но никогда еще так явно не становилась чьей-то марионеткой.
Разозлившись, я почувствовала прилив сил. Но в тот момент, когда собралась подняться, дверь бара приоткрылась, и на улицу вышла пара. Длинноволосая девушка с грацией кошки, чья игра на барабанах была такой завораживающей, и высокий молодой человек с голосом, сыгравшим на струнах моей души. Они остановились на крыльце, но освещение было тусклым, так что при всем желании хорошо рассмотреть парня я не могла. Мне показалось, что ему было лет тридцать, и лицо его оказалось довольно привлекательным, лишенным той опасной хищности, которая была присуща герою моего сна.
Глядя на стоящую на крыльце пару, я подумала, что они подходят друг другу, и, словно в подтверждение моих слов, молодой человек обнял девушку и привлек к себе. Она обвила шею парня тонкими гибкими руками и поцеловала его.
Я отвернулась, будто подсмотрела что-то неприличное. Какое мне дело до чужих поцелуев! Но почему-то к гамме разнообразных чувств, пережитых на концерте, добавилось еще одно, определить которое я не смогла. Это было и не огорчение, и не боль, и не ревность (Какое право я имела ревновать незнакомого мне человека, увиденного в первый и, возможно, в послений раз в жизни. Смешно!) в чистом виде, а что-то среднее, будто все эти чувства взболтали в стакане и заставили выпить глоток.
А парочка тем временем, нацеловавшись, уже мирно беседовала. Девушка курила, и до меня доносился тихий звон браслетов, украшавших тонкие запястья. Еще ни разу я не видела, чтобы копеечная бижутерия – пластмассовые цветные браслеты и серьги-кольца – смотрелись на ком-то так не пошло, не дешево, не по-детски, а сексуально. Глядя на нее, хотелось немедленно скопировать ее образ: выстричь челку, выпрямить волосы, вдеть в уши кольца, вставить над губой сережку-«мушку». Но даже скопированный в деталях стиль на другой девушке не выстрелил бы в «яблочко».
Парень, склонившись к девушке, завел ее прядь волос ей за ухо – и этот жест, такой легкий и невинный, показался мне даже интимней и чувственней, чем поцелуй. Он куда красноречивей, чем публичные объятия и страстные поцелуи, рассказывал об отношениях между этими двумя – об их сдерживаемой до удобного момента страсти, об их ласках, которые они дарят друг другу, оставшись наедине, о нежности, с какой смотрят друг другу в глаза.
Я отдала бы пять лет жизни только за одно такое мгновение. Все ласки, которые мне дарил бывший муж, – только за одну такую невинную. Мне подумалось, что можно долго присматриваться к человеку, суммируя положительные качества, взвешивая их, как пакет с черешней, разбивать на спектры свои эмоции в стремлении проанализировать степень своей влюбленности или холодности, а можно просто, без всяких физико-математических вычислений, влюбиться, лишь подсмотрев случайно один жест. Жест, которым он выразил всю глубину своих чувств – увы, – к другой.
Пока я вытаскивала из души неожиданные эмоции, будто из ладони – осколки раздавленного в руке стакана, парочка спустилась с крыльца, подошла к припаркованному неподалеку мотоциклу спортивной модели. Молодой человек снял два шлема. Два шлема – как две зубные щетки в одном стакане.
Взревел мотор, и мотоцикл унес пару в ночь. Оставшись в одиночестве, я постепенно пробуждалась от своих эмоций. Первыми моего слуха коснулись звуки музыки, доносящиеся из бара, – концерт все еще продолжался. Надо же, мне казалось, будто я сидела в тишине, нарушаемой лишь приглушенным разговором девушки и парня… Затем к музыке фоном лег шум проезжавших по шоссе машин. Что за странное наваждение меня посетило?
Я поднялась с лавочки и направилась в сторону поселка.
По дороге за мной увязался котенок. Неуклюжий малыш месяцев двух со смешно взъерошенной белой шерсткой и единственным черным пятном возле носа. Он мирно сидел на ступеньке одного из домов и, казалось, не собирался никуда уходить. Но когда я поравнялась с ним, вдруг тонко мяукнул, словно приветствуя, и побежал за мной. Будто поджидал специально меня.
– Тш… Нет, нельзя. Возвращайся! – сказала я, остановившись. – Иди к своему дому!
