– Ты меня спросила, почему я не приехал? – вернулся он к моему прежнему вопросу, как ни в чем не бывало одергивая штанину и разглаживая ее ладонями. – Я выскочил от тебя злой как черт – на Ракель, на себя за то, что не смог подобрать нужные слова, на твое неверие. У меня не было времени, чтобы найти другие доказательства того, что меня оговорили. Единственное, что я придумал тогда, – это привезти Ракель и заставить ее повторить свои слова, но только глядя мне в глаза. К счастью, Ракель проживает в Санроке, так что никуда далеко ехать не надо было. К несчастью – ее не оказалось дома. И на мои звонки она не отвечала. Тогда я помчался в тот бар, в котором проходил музыкальный фестиваль, в надежде, что найду там кого-нибудь из хорошо меня знающих людей, чтобы хоть кто-то мог подтвердить, что я не такой, каким меня выставила перед тобой Ракель. Но, как назло, бар оказался почти пустым, если не считать незнакомого пожилого сеньора, мирно почитывающего газету за чашкой кофе, и собственно бармена. Бармен меня знает, но оставить рабочее место он тоже не мог.
Это я уже потом, вспоминая не раз тот день вплоть до мелочей, ругал себя за то, что уехал. Не нужно было тратить время на бесполезные поиски свидетелей, метаться из одного конца поселка в другой. Надо было остаться и подобрать другие слова, способные убедить, попытаться уговорить тебя не уезжать, обнять, не отпускать. Но тогда в горячке мне казалось, что единственное, чему бы ты смогла поверить, – это признаниям самой Ракель.
Когда я вновь подъехал к твоему дому, тебя уже не было. Тогда я опять сел на мотоцикл и помчался уже в аэропорт. Я еще не знал, что и как тебе скажу, но чувствовал, что поступаю правильно. Многие верные решения я принимал во время поездок. Может, ветер успокаивает мешающие адекватно оценить обстановку эмоции, может, адреналин от быстрой езды подпитывает мозг, может, уверенность, с какой я чувствую себя за рулем, гасит сомнения. Вот и во время той поездки я почувствовал, что смогу убедить тебя не только поверить мне, но и упросить остаться.
Он замолчал. Склонив голову набок, с улыбкой рассматривал меня. Свет из окна падал на его лицо, и глаза опять казались светлыми и прозрачными, но не холодными, как северные озера, а теплыми из-за играющих в них солнечных зайчиков. Я ждала, что Рауль продолжит, но он с улыбкой продолжал рассматривать меня, будто ожидая ответа.
– Если бы ты тогда приехал, мне уже никакие бы слова не понадобились, – тихо призналась я. – И если бы попросил остаться, я бы не улетела.
– Я бы так и сделал, – просто ответил он. – Но когда я уже подъезжал к аэропорту, такси, ехавшее чуть впереди от меня по левой полосе, без предупреждения перестроилось вправо. Видимо, водитель не увидел в зеркале мой мотоцикл. Я ничего не успел сделать, все произошло мгновенно: въезжаю в машину, вылетаю с мотоцикла, падаю. Повезло хоть в том, что не оказался под колесами какой-нибудь машины. Но все же вместо аэропорта я попал с переломами в больницу.
Я содрогнулась. Он мог бы погибнуть. А я бы даже не узнала об этом, так бы и продолжала считать его лживым, ветреным, не умеющим сдерживать обещания. Господи…
Мне вспомнилось, что незадолго до этого несчастного случая видела сон про Рауля. Еще один воплотившийся в жизнь кошмар? Пусть только он окажется последним!
– Первые дни после аварии были ужасными, не столько из-за боли, сколько из-за ощущения полного бессилия. Вот у меня еще была возможность что-то исправить, а вот все уже полетело кувырком. Ты уехала, так и считая, что я не сдержал обещания, что лишь подтверждало слова Ракель. А у меня не осталось ни твоего телефона, ни адреса, ни мейла, ни хотя бы твоей фамилии. Ничего! Как тебя искать? И есть ли смысл? Я давал себе отчет в том, что, даже если как-то разыщу тебя, еще не скоро смогу поехать к тебе. К тому времени ты успеешь забыть обо мне. Исправлять нужно было по горячим следам… Честно, я даже надеялся, что со временем успокоюсь, смирюсь, приму эту ситуацию как неисправимую и буду вспоминать о тебе спокойно, без сожаления и грусти. Но когда находишься в замкнутом пространстве без возможности выйти, когда дни слишком однообразны, а ночи проходят в бессоннице, потому что выспался уже днем, когда не можешь отвлечься на какое-нибудь дело, то тебя начинают атаковать мысли и воспоминания, которые неосторожно превращаются в мечты и надежды. Я думал о тебе – и мои дни в госпитале уже не казались такими унылыми, а ночи проходили быстрее. Когда мне становилось худо, я вспоминал твою улыбку и почти забывал о боли. Еще мне часто представлялась наша встреча: придумывать различные варианты ее стало там главным развлечением. Моя мама что-то заподозрила и однажды так и сказала: «Рауль, ты влюбился». Произнесла это не с вопросительной интонацией, а с утверждающей. Я не стал отрицать, только так и позволил ей думать, что «объектом» стала какая-то медсестричка. Даже было немного смешно, когда мама пыталась расколоть меня: когда видела кого-нибудь из медсестер, набрасывалась на меня с расспросами: «Она? Эта? Вон та?» – «Нет, нет, нет», – дразнил я ее. «Эта!» – «рассекретился» я однажды, указав маме на старшую медсестру – сеньору, которой хорошо за пятьдесят и, если честно, далеко не красавицу. «Люблю-не могу, мама, выйду из больницы – женюсь!» – «Чем же она тебе приглянулась, сынок? Старая…» – «Какая же старая, мама! Твоего возраста! А чем приглянулась? Уколы и перевязки делает безболезненно!»
Я рассмеялась, так забавно Рауль рассказывал в лицах происходящее.
– Ну вот, уже смеешься, это хорошо, – с удовлетворением отметил он. – А то смотреть на тебя было жалко: на лице – скорбь, губы дрожат, из глаз вот-вот слезы покатятся. Расчувствовалась, что ли? Ох, женщины!
– Не рассекретился, значит, перед мамой? – смеясь, спросила я.
– Ммм… В общем… Своей младшей сестре проговорился, а она – родителям. Но не беспокойся, они мой рассказ о тебе восприняли с энтузиазмом! Выразили сожаление, что я не познакомил их с тобой, когда ты была в Испании. Ну ничего, еще будет возможность. Надеюсь.
И он с лукавой улыбкой блеснул на меня глазами.
– В один из дней пришла Ракель, – продолжил он уже серьезно, отбросив шутливый тон. – Говорила какие-то слова о том, что нам надо бы попробовать сначала, что наш разрыв оказался ошибкой… О своих чувствах. Я спросил ее, от каких чувств она наговорила обо мне бог знает что? Она стала все отрицать, уверяла, что это ты все придумала. Потом расплакалась, сказала, что ты заманила ее в ловушку – на фабрику, где угрожала ножом…
– Ложь! – возмущенно закричала я. – Все было наоборот! Как она так может говорить – после того, как я не бросила ее в беде и, можно сказать, спасла… И после этого она врет, что это я заманила ее и угрожала ножом?!
– А кто-то еще не так давно заявлял, что верит Ракель, мол, не может человек лгать и вредить тому, кто только что спас ему жизнь. Ну или что-то подобное я от тебя услышал, – поддел меня Рауль. – Говорил же тебе, что Ракель – коварная девушка, ради своих целей идет по головам. Мы с ней рассорились вконец. На прощание она сказала мне, что очень жалеет о том, что я не сломал себе вдобавок ко всему прочему и шею.
– Да разве можно такое говорить?! Господи, ну и тварь… И как ты ее выдерживал? – вырвалось у меня, и я тут же прикусила язык.
