Он просыпается и потрясенно смотрит на меня. Но потом приходит в себя.
– К этому нужно привыкнуть.
– Видеть утром чье-то лицо?
– Видеть утром кого-то, кто не Демодок. Как бы я его ни любил, ты приятнее. – Он обхватывает мое лицо и притягивает меня для сладкого поцелуя.
Примерно через час Каллиас оставляет меня одеваться в своей комнате, но не пытается закрыть дверь, которая обычно разделяет нас, чтобы мы могли поговорить.
– Я велю перенести твои вещи сюда, – сообщает он.
– Куда? В твою комнату?
– В нашу комнату. Мы разрушим эту стену. Сделаем одну большую спальню. Неважно. Но ты спишь со мной. Никакой чепухи вроде моя кровать – твоя кровать. – Его следующие слова приглушены, будто он произносит их, натягивая рубашку на голову. – Если только ты не хочешь сугубо личную спальню… – Похоже, это предложение дается ему очень дорого.
Я улыбаюсь, не отвечая сразу, чтобы его помучить. Наконец, говорю:
– Мне не нужна собственная комната.
– Хорошо. Я прикажу немедленно перевезти твои вещи. Пусть здесь возятся строители, а мы пока уезжаем на медовый месяц.
– Медовый месяц?
Он появляется в дверях, не удосужившись спросить, одета ли я.
– Очень длинный.
Мне удалось надеть платье через голову, но я не могу затянуть шнурки на спине.
– Ты поможешь или мне позвать горничную?
Он ничего не говорит, но в следующее мгновение я чувствую, как его пальцы перекидывают мои волосы через плечо. Каллиас возится со шнуровкой, то и дело останавливаясь, чтобы лишний раз поцеловать в шею.
Я тянусь за перчатками, но юноша вырывает их из моих пальцев и отбрасывает.
– Никаких перчаток. – И хватает меня за руки, соединяя их вместе.
– Ты вдруг стал намного более требовательным.
– И я думаю, тебе это нравится, – говорит он, притягивая меня к себе и проводя носом по моей шее.
О, да.
Целый отряд охранников сопровождает нас в темницы.
Думаю, потребуется некоторое время, чтобы приспособиться к тому, сколько их теперь ходит по всему замку, когда Каллиас постоянно уязвим для атак, как и любой нормальный человек.
Мы проходим через толстую дверь с зарешеченным отверстием наверху, и я рада, что не надела один из своих костюмов. Пол откровенно грязный. Подозреваю, здесь никогда не убирались.
Каждый шаг эхом отражается под сводами, а на стенах горят факелы.
Электрические провода здесь не проложат. Зачем? Преступникам не нужен свет.
– Сначала Икар, – говорит Каллиас, и здоровенный мужчина с кольцом ключей ведет нас по лабиринту камер, прежде чем остановиться перед нужной.
Лорд Васко – теперь просто Васко, полагаю, его лишат звания – стоит спиной к решетке, лицом к углу. В нем ничего нет, кроме ведра, и я не хочу думать о том, для чего оно используется.
Похоже, в подземельях нет водопровода.
– Я просто хочу задать один вопрос, – говорит Каллиас. – Почему?
Васко не поворачивается, ничем не показывает, что вообще нас услышал. Он упрямо смотрит в угол, словно это самая интересная вещь в мире.
– Мои отец и мать… – Каллиас сглатывает. – Они любили тебя. Уважали. Зачем ты так с ними поступил?
Опять нет ответа.
– Ты хотел власть, не так ли? Без линии Махерас, ты думал, что будешь править вместо нас? Что ж, нет. У меня есть троюродные братья. Они вступили бы на трон раньше, чем ты. Так почему?
Когда Васко не двигается, Каллиас кричит.
– ПОЧЕМУ? – Звук отскакивает от стен, и я сопротивляюсь желанию зажать уши. Я стою рядом с Каллиасом, держа его за руку. Этот вопрос для него личный. Надо проявить уважение, пусть разберется с этим так, как считает нужным.
Когда эхо стихает, Каллиас пытается снова.
– Ты думал, что меня будет легко контролировать? Да? Думал, я буду твоей марионеткой? А когда не вышло, ты решил от меня избавиться?
Ничего.
Каллиас поворачивается, уводя меня с собой в коридор, но через плечо говорит:
– У тебя есть три дня на раздумья. Потом мы прибегаем к менее приятным способам получения информации. Теперь к Зервас, – обращается он уже к тюремщику.
– Твои родители были не теми, кем ты их считал, – раздается холодный голос позади нас. Каллиас останавливается, но не поворачивается.
– Ты никогда не должен был стать королем, – продолжает Васко. – Твой отец заслужил то, что случилось.
Рука Каллиаса крепче сжимает мои пальцы, и я берусь свободной рукой за его предплечье.
– В камеру леди Зервас, – говорю охраннику. И мы оставляем Васко позади.
Мы идем по другому коридору, и если камера Васко тиха, как могила, то Зервас наполнена музыкой.
Она поет.
Я не могу разобрать слова из-за ужасного эха, но это, вероятно, какая-то детская колыбельная.
Полагаю, ей нужно как-то скоротать время.
Как только она слышит наши шаги, то замолкает, наблюдая за нами. Зервас резко вздыхает.
– Пришел меня выпустить?
– Нет, – отрезает Каллиас.
– Ну, тогда дай знать, когда передумаешь. – И возобновляет свое пение.
Какого черта?
– Ты сидишь за убийство, – говорю я ей. – Стоит относиться к этому более серьезно.
Ее голос снова прерывается.
– Я не повинна в смерти покойных короля и королевы. Я никогда не поднимала руку на Каллиаса. Когда настоящий убийца ударит снова, я выйду на свободу.
– Ты идеально подошла под описание.
– Чье описание? – спрашивает она.
Ни я, ни Каллиас не смеем выдавать девочку.
– Либо оно из крайне ненадежного источника, либо от кого-то, кто участвовал в заговоре. Кто-то хочет, чтобы вы решили, что я виновата, и ослабили охрану. Честно говоря, я глубоко уважаю этого человека. Я идеальный козел отпущения. У меня есть средства и мотив. Но пусть я и хотела, чтобы твой дорогой отец страдал, он погиб не от моей руки. И у меня нет никаких причин желать твоей смерти. На твоем месте я была бы очень осторожна. Возможно, тебе стоит присмотреться к ней. – Я не сразу понимаю, что она говорит обо мне. – В конце концов, любовь – отличный повод для убийства.
А потом Зервас возобновляет пение.
28
Мы с Каллиасом присоединяемся к остальной знати за обедом в большом зале.
Мы должны выступить сильным и единым фронтом, чтобы все придворные видели. Каллиаса не пугает покушение на его жизнь. Он силен, как и всегда. И все тому свидетели.
