Его укладывают на каталку и увозят прочь. Я остаюсь одна.
ГЛАВА 13
ГЕТТИ
Риз зовет меня по имени, слегка трясет, и я просыпаюсь. Кожа влажная, пот пропитал рубашку на спине; в горле саднит, как будто я долго сдерживала крик.
— Пора, — шепчет она.
В школе тихо — ни звука из других спален, — а луна стоит так высоко, что в окно ее не видно. Наверное, уже за полночь. В это время года до рассвета еще несколько часов, но трава белая от инея и блестит. В лесу должно быть достаточно светло, чтобы обойтись без фонарика.
Мы выбираемся из постели и медленно, чтобы не шуметь, продвигаемся к выходу. У двери я останавливаюсь. Сейчас я знаю, что Байетт жива. Если я пойду в лес, то возьмусь за эту мысль обеими руками и буду гнуть ее, испытывая на прочность.
— Готова? — спрашивает Риз у меня за спиной.
Байетт жива. Она жива и нуждается во мне так же, как я всегда нуждалась в ней.
— Готова.
Мы выходим из комнаты и крадемся по коридору; Риз натянула капюшон, чтобы приглушить свет волос, и идет так близко, что я чувствую, как костяшки ее пальцев задевают мои. Все спят, а если не спят, то не подают виду, так что мы спокойно минуем спальни и выходим на полуэтаж.
На верхней площадке лестницы мы приседаем, и я пытаюсь разглядеть дежурную у парадного входа. Интересно, поможет ли она Уэлч отвести Байетт в дом Харкеров, или Уэлч сделает всё сама.
Хотя вестибюль залит серебристым светом, проникающим через многочисленные окна, я никого не вижу. Возможно, проблема в слепом глазу, и я подталкиваю локтем Риз.
— Где она?
— Не знаю, — говорит Риз. Я оглядываюсь и вижу, что она хмурится. — Кто-то должен дежурить у двери.
— Наверное, она изменила расписание. — Мы обе знаем почему, даже если не говорим этого вслух: Уэлч не хочет, чтобы кто-то видел, что она собирается сделать. Ей так удобнее, это факт, но и мне тоже, и я не готова упускать это преимущество. — Давай выйдем на улицу.
Я выпрямляюсь и медленно преодолеваю несколько ступеней; мой глаз с трудом различает в темноте их края. Шаг за шагом, бок о бок с Риз, мы спускаемся на первый этаж. Все еще никого: ни дежурных, ни Уэлч. Может, мы пришли слишком рано? Или слишком поздно?
Риз открывает двустворчатые двери, и я выскальзываю за ней наружу, чувствуя, как под куртку пробирается холодный зимний воздух. На крыльце я медлю. Я подозреваю, что ружейную смену освободили от дежурства, как и девочку, которая должна была сторожить двери, но осторожность не помешает.
После захода солнца ружейная смена всегда зажигает фонарь. Поправив капюшон, Риз ныряет в темноту и вглядывается в очертания крыши.
— Никого, — говорит она; дыхание вырывается изо рта облачками пара. — Путь свободен.
Все происходит в тайне. Я боюсь даже думать о том, что это означает для Байетт.
По мощеной дорожке мы идем к еловой роще у забора. Риз ждет, пока я онемевшими пальцами раскапываю дробовик; твердая земля забивается под ногти. Он там, где мы его оставили, и мне бы радоваться, но я ничего этого не хотела. Ни дробовика в руках, ни жизни лучшей подруги на моих плечах.
Секунду я медлю, вспоминая о бумаге на доске объявлений в вестибюле. Соблюдайте карантин, написали они. Следуйте правилам, и мы вам поможем.
Нож за поясом и дробовик в руках. Полтора года пустого неба, нехватки лекарств, горящих за школой тел. Нам придется помочь себе самим.
Я открываю ворота, стараясь делать это как можно осторожнее, чтобы не порезаться об осколки, которые мы привязали к прутьям. Со стороны школы ворота может открыть кто угодно, но они захлопнутся за нами, едва мы окажемся снаружи, а отпереть их можно только ключом Уэлч.
— Ты уверена насчет северной стороны? — спрашивает Риз.
Это она про мой план вернуться домой. Не столько план, сколько единственный способ, но я почти уверена, что мы сможем залезть по забору с северной стороны, где он упирается в обрыв.
— Это лучшее, что я могу предложить, — говорю я. Мы должны справиться. У нас нет выбора.
Мы углубляемся в лес, и теперь нас ведет Риз. Деревья обступают нас со всех сторон, земля укрыта зеленым ковром иголок, от которых исходит влажный гнилостный аромат. Хотя остров изменился, хотя из нас двоих это я бывала в лесу с тех пор, как он стал чужим и жестоким, она все равно знает его лучше меня. Мы все — ракстерские, но не так, как Риз.
Иногда она рассказывала нам об острове. О потайных уголках, которые она находила, о пляжах, куда можно попасть только во время отлива, о тропах, ведущих через заросли бересклета. Она рассказывала нам, как отец будил ее среди ночи и они шли к скалистому берегу, чтобы посмотреть, как волны лижут камень, а люминесцентные водоросли обволакивают его прохладным белым свечением, напоминающим свет, исходящий от волос Риз. В первые дни осеннего семестра она, загорелая и веснушчатая, сутками смотрела в окно, как загнанный в клетку зверь.
К сожалению, мне лес представляется другим. Везде, куда ни глянь, таится угроза. От любого шума воображение рисует, как за нами крадется какое-то животное. Я пристраиваю дробовик на плече и напоминаю себе, что у меня только два выстрела.
Мы отходим от школы все дальше, и я уже не вижу за спиной забора. Через кроны пробивается слабый лунный свет. Мне хочется попросить Риз снять капюшон, чтобы ее волосы освещали тропу под ногами, но рисковать нельзя — нас может увидеть Уэлч или тот, с кем она собирается встретиться. Так что я иду вплотную к Риз, уповая лишь на то, что ее два глаза видят в темноте лучше моего.
Где-то в отдалении хрустит ветка, и мы останавливаемся, прячемся за сосной и выжидаем. Возможно, это Уэлч. Или что-то другое, что-то похуже. Сердце колотится, нервы напряжены до предела. Что бы это ни было, в темноте мы в большей безопасности, чем была я в тот день с лодочной сменой. Я должна в это верить.
— Эй, — шепчет Риз. Пригнувшись, она выглядывает из-за ствола. — Кажется, все хорошо.
Что здесь вообще может быть хорошего?
— Точно?
— Да. — Она выпрямляется и манит меня за собой. — Это просто олени.
Я выглядываю из-за ее плеча и вижу, что к нам неторопливо приближается пара оленей. Это самцы, и издалека они выглядят как обычные олени, но я знаю, что, если подойти ближе, можно увидеть, как на их коже вздувается кружево вен. И знаю, что, если их зарезать, их мясо будет дергаться, как живое.
В ружейной смене мы стреляли в них, как в других животных, как во всё, что подходило слишком близко к забору. На всякий случай, говорила нам Уэлч. Это всего лишь олени, но по какой-то причине Уэлч видела в них угрозу.
— Пошли, — шепчет Риз. — По-моему, они безобидные.
Я мотаю головой.
— Пусть сперва пройдут.
