Я крепко прижимаю их к себе, вдыхая холодный соленый запах. Одного этого достаточно, чтобы я снова почувствовала себя собой.
К тому времени, как я заканчиваю переодеваться, ноги дрожат. Я подбираю упавший ирис, прижимаю его к груди и ковыляю к двери, которую открываю плечом. У входа в палату стоит кресло-каталка. Я делаю несколько шагов до него и падаю на сиденье.
Замок не автоматический — нужно отодвинуть задвижку и надавить на ручку. Мне приходится повозиться, и меня мутит, потому что я страшно устала и в желудке пусто, но у меня получается. Вперед по коридору. Туда туда, куда кто-то катил меня, когда мы выходили наружу.
Что-то капает мне на верхнюю губу. Медленно, как сироп, и на вкус почти как кровь, только кислое. Я вытираю его, не приглядываясь.
Я не чувствую правую ногу, в глазах темнеет. Осталось недолго.
Все так, как я запомнила.
Через приемную в ней пусто и все в беспорядке но так знакомо думай думай, Байетт, ты ведь знаешь
теперь повернуть повернуть за угол и еще и потом выщербленная дверь
Наружу
В зиму сладкую холодную и она только меня
Я иду столько, сколько могу
Держась поближе к стене, я скручиваюсь в клубок, прислонившись спиной к фундаменту, заворачиваюсь поплотнее в куртку прижимаю ирис к груди
Я чувствую, как оно приближается, как волна, как восход солнца, как поезд, как пуля, как
как дом или
ведь так будет лучше разве нет
Солнце поднимается за деревьями
Пробивается через ветви бледными косыми лучами
Я сделала что могла я пыталась пыталась изо всех сил
Вдох выдох
До последнего держу глаза открытыми я хочу видеть хочу смотреть хочу
хочу чтобы листья опали
океан свернулся у моих ног
остров прибило ко мне течением
Ракстер не забудь Ракстер
Это будет как морское стекло я наклонюсь и посмотрю в покрытую рябью поверхность и увижу себя внутри ппппп и тогда точно пойму где я
Я буду держать его в ладонях пока он не засохнет пока края не истреплются пока он не утратит свою красоту
(Рев что-то ревет прилив приближается)
Я сохраню его
ГЛАВА 17
ГЕТТИ
— Пора. Просыпайся.
Я сажусь в постели так резко, что бьюсь головой о верхнюю койку. Всю ночь я пролежала без сна, а когда наконец сумела задремать, мне приснился кошмар про мистера Харкера, который превращается в Риз.
— Я серьезно. — Джулия стоит на пороге, подпирая плечом косяк. Я заглядываю ей за спину, ожидая увидеть Уэлч — обычно нас будит она, — но Джулия пришла одна. — У нас не так много времени.
— А где Уэлч? — спрашиваю я, стараясь скрыть тревогу.
— Занята. Вставай.
Я облегченно вздыхаю. Обычная лодочная смена. Если бы Уэлч как-то выяснила, что я нарушила карантин и ходила за ней в лес, я бы уже об этом знала.
Я потираю слепой глаз, снимая корочку, жду, пока второй глаз сфокусируется, и выхожу за Джулией в коридор, погруженный в предрассветный полумрак. Где-то за спиной в одной из пустующих комнат спит Риз.
Я смотрю перед собой, игнорируя укол в сердце. Она выразилась предельно ясно.
Мы выходим на полуэтаж. Внизу, у двери, стоит Карсон. На ней пальто — она всегда мерзнет, — и, заметив нас, она машет рукой. Но на верхней площадке лестницы Джулия отводит меня в сторону.
— Уэлч и директриса были в вестибюле, когда я пошла за тобой. И они были страшно злы. — Она склоняется над перилами, вглядываясь в вестибюль. — Я бы не хотела попасть под горячую руку.
У них может быть тысяча причин, говорю я себе. Нехватка продовольствия, изменения в расписании, сломанные генераторы. Но, когда директриса размашисто выходит из коридора, ведущего в ее кабинет, а Уэлч выскакивает за ней, становится ясно, что дело не в этом. Они слишком встревожены, а значит, проблема серьезная и касается главного. Они знают, что кто-то нарушил карантин. Может, они не знают, что это были мы, но они точно знают, что это произошло.
Уэлч догоняет директрису, и они останавливаются, обсуждая что-то вполголоса. Даже издалека видно, как у директрисы трясутся руки. Я вижу, как у Уэлч краснеет шея.
— Пахнет жареным, — говорит Джулия.
— Наверное, директриса узнала, что мы утаивали от нее шоколад, — произношу я с натянутой улыбкой и прохожу мимо нее. — Ты вроде говорила, что мы спешим.
К тому времени, как мы спускаемся, директриса уже уходит. Уэлч взъерошена после сна, ее французская коса растрепана, и во все стороны выбиваются прядки, а в уголке рта виднеется свежая кровь. Обычно она выглядит так же безупречно, как директриса, но сегодня даже не озаботилась стереть розовую кайму вокруг губ.
— Пошли, — говорит она.
Джулия прочищает горло.
— Нам с Гетти нужно собраться.
— Так собирайтесь живее, — рявкает она, даже не глядя на нас. Я должна испытывать облегчение от того, что она не знает о моем участии, но у меня только сильнее сводит зубы от беспокойства.
Джулия хватает меня за рукав и подталкивает в направлении кладовой, где хранятся куртки и припасы. Она открывает дверь, проверяет магазин, пересчитывает патроны, а я тем временем вожусь с застежками на пальто. Я натягиваю на лоб красную шапку, когда Джулия залазит под стопку одеял и вытаскивает пистолет, копию своего.
— Держи. — Она протягивает пистолет мне, выжидающе подняв брови.
— Нет, в прошлый раз пистолета мне не давали.
— Я знаю. Никому не давали.
Я настороженно разглядываю пистолет. Это какая-то уловка?
— Это Уэлч сказала…
— Слушай, — перебивает меня Джулия. — Ты ведь уже была в лодочной смене, так?
— Да, но у нас не было пистолетов.
— Я видела тебя в конюшне, — торопливо говорит она. — Ты хорошо стреляешь. А мне сегодня нужен хороший стрелок.
— Для чего? — нажимаю я. Где-то на границе поля зрения я вижу лицо мистера Харкера.
— Ты ее видела? — Должно быть, она про Уэлч. — Она на пределе. А может, уже свихнулась.
Я с трудом сглатываю и опускаю взгляд. Подавляю порыв все объяснить. Джулия права. Уэлч на грани. А если она узнает, что это я нарушила карантин? Что она сделает тогда?
Я беру пистолет, ощущая ладонью жесткую рукоять.
— Спрячь его под пальто, — говорит Джулия. — Не хочу, чтобы она про него знала.
В любой другой день ее фраза прозвучала бы странно, потому что это не нормально — мы ничего не скрываем от Уэлч и не пытаемся от нее защищаться. Но сегодня все иначе: я видела, как она оставила в лесу тело Моны, и меня уже ничто не может удивить.
