– Аванс? – вконец растерялся Кирилл. – Но Аркадий Львович ничего не говорил насчет аванса… А какой аванс?
– Как обычно, – поджав губы, прокрякала Людмила Борисовна. – Половину вперед. Такие у нас правила.
Слова «у нас» она произнесла для солидности. Никаких помощниц у нее никогда не было. Да и никаких таких правил в ее бизнесе доселе тоже не существовало. Однако озвучено это новое, внезапно появившееся правило было столь безапелляционным тоном, что всякие сомнения в его подлинности тут же отпали у всех присутствующих, включая, кстати, и саму портниху.
– И когда же вам нужен аванс? – промямлил Кирилл.
– Сегодня же! – отрезала Курочкина. – Если, разумеется, вы хотите, чтобы мы сегодня приступили к заказу. Без аванса мы не работаем.
– Извините, «мы» – это кто? – поинтересовалась Света.
– «Мы» – это моя фирма, – с достоинством отвечала Людмила Борисовна.
При этом она слегка мотнула головой в сторону закрытой двери в глубине комнаты. Этот неопределенный жест как бы намекал, что за дверью скрывается чуть ли не целый подпольный цех по изготовлению свадебных платьев, вкалывающий денно и нощно под ее непосредственным руководством.
На самом же деле, единственное, что могло служить материальным подтверждением этому заявлению, была спрятанная в шкафу коробка, доверху наполненная товарными знаками – лейблами, которые портниха пришивала на изготовленную ею одежду.
Но опять же, и это подтверждение представлялось весьма сомнительным, ибо лейблы эти вовсе не носили имя Курочкиной, а являли собой фирменные знаки знаменитых западных компаний.
Света подозрительно взглянула на таинственную дверь, справедливо полагая, что там находится обыкновенная спальня, однако в последнюю минуту прикусила язык, с которого уже готовилась сорваться язвительная реплика и ограничилась якобы понимающим кивком. В свою очередь, кивнула и Людмила Борисовна, окончательно утверждая тем самым только что возникшую фирму.
– Я постараюсь тогда попозже подвезти, – озабоченно промолвил Кирилл, совершенно не обративший внимания на эту красноречивую пантомиму. – Мы ведь недалеко живем… Здесь же, в Бирюлево…
– Да уж вы постарайтесь, – расплылась в улыбке Курочкина. – Мы ведь ради вас сейчас все отложим.
Она и в самом деле уже думала о себе во множественном числе. В последнее время неожиданно появилось столько работы, что впору было раздвоиться, а то и растроиться.
– Раз Кирилл сказал, значит, привезет, не беспокойтесь, – небрежно бросила Света.
– Я и не беспокоюсь, дорогая! – прокрякала Людмила Борисовна, в упор глядя на невесту. – Чего мне беспокоиться!..
Этот тип нагловатых девиц всегда вызывал у нее крайнее неприятие. Кто она такая, в конце концов, чтобы так себя вести?!.
Понятно, Рогова себе иногда позволяет. Но та – народная артистка, художественный руководитель известного театра, а эта пигалица – без году неделя, а туда же…
Было искренне жаль симпатичного юношу, еще не успевшего жениться, но уже полностью попавшего под каблучок. Бросался в глаза безусловный мезальянс между женихом и невестой. Видно, что парень скромный, интеллигентный, явно москвич, а девица, это Людмила Борисовна сразу же определила по мягкому выговору, откуда-то из провинции, скорее всего с юга, и совсем другого коленкора. Такие приезжают с единственной целью – найти какого-нибудь лопуха, чтобы как-то зацепиться в столице, а дальше они быстро ориентируются, по трупам идут. Лимита, одно слово!
Ясно, на что купился паренек – девка яркая, как говорится, все при ней, талия, грудь, глазищи вон какие синие, одни губы чего стоят, пухлые, притягательные.
«Кирилла, бедного, небось за уши не оттащишь от этих губ», – усмехнулась она про себя.
Но все же существовало еще что-то, подсознательно смущавшее многоопытную портниху. Было такое впечатление, будто она где-то уже видела невесту, хотя Людмила Борисовна могла поклясться, что впервые встречается с девушкой.
Это что-то мучило ее еще долго после ухода молодой парочки.
7. Контакт
К половине седьмого Никита Бабахин был полностью готов. В том смысле, что он успел наскоро поужинать и даже зачем-то переодел рубашку. Последнее в принципе не имело никакого смысла, поскольку под свитером и курткой свежую рубашку все равно никто не увидит, а раздеваться в расположенном на открытом пустыре зверинце не предполагалось. Но Никита никак не мог совладать с подспудно возникшим ощущением праздника.
Белая выходная рубашка, надетая без майки на голое тело, не просто знаменовала торжественность момента, но к тому же еще и приятно холодила кожу. Кожа от этих прикосновений покрывалась пупырышками, чесалась сильнее, чем обыкновенно, и Никита, напяливая свитер, волновался, дышал несколько учащеннее.
Он никак не мог объяснить, отчего появление в Бирюлево зверинца внесло такую сумятицу в его жизнь, но всей душой чувствовал, что теперь должно произойти что-то важное, и оттого нервничал еще больше.
Никита вышел из дома и, жмурясь от порывов холодного, бьющего в лицо ветра, зашагал к пустырю. Пока шел, сильно беспокоился, что вдруг по какой-то причине зверинца там не окажется.
Скажем, бирюлевская администрация внезапно выяснила, что появился он тут без соответствующего разрешения, документы не оформлены правильно, и вот его уже и нет. Все мгновенно свернули, фургончики синие загрузили, и только зверинец и видели. А пустырь тут же как ни в чем не бывало вернулся к своему первозданному облику, снова готов к застройке, навевает безнадежную тоску своей унылостью, голым, насквозь продуваемым пространством.
Однако же все, по счастью, оказалось на месте. Уже издали Никита разглядел, что зверинец за короткий истекший период обрел окончательный, внушающий невольное уважение вид. Вагоны-фургончики теперь были выстроены ровным кругом, никто больше вокруг не суетился, зато в центре появились ворота, куда заходили люди, а сбоку от ворот виднелась дощатая, также крашенная синим будка, над которой крупными буквами было написано «КАССА».
Сердце Никиты Бабахина от этого красочного вида сладостно сжалось, и он тут же ускорил шаг, еле сдерживая себя, чтобы не пуститься бегом.
Вдыхая знакомый уже запах навоза, гниющего сена и чего-то еще, специфически животного, Никита подошел к окошечку кассы, протянул деньги и получил розовый билетик.
По-прежнему волнуясь, сделал три шага и отдал его стоявшему у ворот билетеру, оказавшемуся неопределенного возраста мужичком, от которого сильно несло перегаром.
Несмотря на это, билетер все же в целом произвел хорошее впечатление на Никиту. Правда, на голове у него красовалась какая-то сомнительная фуражка, но билетики он проверял солидно, неторопливо надрывал и внушительным жестом протягивал обратно, при этом кивком разрешая войти внутрь.
