И немедленно, не давая ему опомниться, стала вылизывать и целовать его шею, подбородок, щеки, нос, лоб. Ее гибкий язык залез к нему в ухо. Все перед глазами у Кирилла поплыло, он медленно прикрыл их и, не сознавая, что делает, крепко прижал Эльвиру Константиновну к себе, вдавливая пылающее лицо в пышную мягкую грудь.
Рогова слабо застонала, в свою очередь обхватила его голову. Язык ее при этом переместился на его мочку.
Она облизала ее и стала самозабвенно сосать, сладко причмокивая.
Внезапно острейшая боль пронзила Кирилла. Он громко вскрикнул, отпрянул и судорожно схватился за ухо. Кровь потекла по его руке.
С ужасом Кирилл уставился на Эльвиру Константиновну, которая со странной усмешкой смотрела на него, пережевывая что-то.
– Что… что вы сделали? – еле выговорил он.
Рогова молчала, энергично работая красными от крови зубами.
– Вы… вы… откусили мне мочку? – почти плача, спросил Кирилл. Народная артистка сделала глотательное движение, вытерла рот тыльной стороной ладони и только тогда спокойно подтвердила:
– Да, откусила. Чего ты так переживаешь, это же не язык. Вот если бы я язык откусила, тогда это действительно была бы проблема. Как бы ты тогда играл на сцене, без языка!
Она вдруг нежно улыбнулась, снова заговорила своим непостижимым, завораживающим субтоном:
– Ты мой милый мальчик, ты такой сладкий. Не расстраивайся, прошу тебя. Каждый из нас должен уметь приносить жертвы. Чего только не сделаешь ради святого искусства. Без жертв ничего не бывает. Они необходимы, если ты хочешь чего-то добиться. Поверь мне, вот это, – указала она своим длинным пальцем на его ухо, – самая малость. Запомни, радость всегда сопряжена со страданьем! Недаром Блок писал: «Радость, о радость-страданье! Боль неизведанных ран!» Тебе сейчас больно, но это пройдет. И все тогда будет хорошо. Ты поймешь потом, как я права. Идем со мной, мой мальчик.
Она взяла его за руку и повлекла за собой.
Кирилл безвольно последовал за ней. Нестерпимо ныло и кровило ухо.
В углу кабинета, за шкафами, обнаружилась прежде не замеченная им дверь. За дверью оказалась ванная комната со всем необходимым. Там же стояла широкая кровать под каким-то пышным пыльным балдахином, напомнившая Кириллу декорацию из спектакля «Отелло».
Рогова быстро достала что-то из шкафчика, умело продезинфицировала отчаянно ноющее ухо, чем-то смазала, приложила ватку, залепила бактерицидным лейкопластырем.
– Ничего страшного, – заметила она, любуясь своей работой. – Кровить скоро перестанет. Будет совсем незаметно, поверь мне, у тебя же длинные волосы. Не переживай! Лучше посмотри, вот это мое тайное убежище, – кокетливо захихикала она, поводя вокруг рукой. – Сюда я почти никого не пускаю.
Кирилл, несмотря на боль, машинально отметил для себя слово «почти».
– Здесь я отдыхаю. Неплохо, да?
Теперь Рогова вновь заговорила очень тихо и проникновенно:
– Это настоящее итальянское джакузи, прекрасный водяной массаж. Мы, люди искусства, должны быть всегда в тонусе, верно? Поэтому я тут все так оборудовала. Я даже иногда остаюсь здесь ночевать, когда репетиции сильно затягиваются. Театр – это мой дом. Теперь это и твой дом тоже.
– Можно, я пойду? – с трудом выговорил Кирилл.
Он был сыт по горло разговорами о театре, который стал его домом.
Рогова нежно улыбнулась, потрепала его по голове.
– Иди, мальчик! – прошептала она. – Нам предстоит долгая, не говорю легкая, но прекрасная жизнь. Завтра зайдешь в отдел кадров, напишешь заявление о приеме на работу, – добавила она уже вполне звучным, ясным голосом. – Подумай обо всем, что я тебе сказала.
– Угу! – ответил Кирилл. – До свиданья!
И, повернувшись, вышел из ванной.
– Зайцев посади на место! – крикнула ему вслед Эльвира Константиновна.
Кирилл одной рукой, поскольку другой по-прежнему держался за искалеченное ухо, переместил зайцев обратно на диван и выскочил из кабинета.
Пулей пронесся он мимо удивленной Василисы, на той же скорости пробежал по коридору, минуя кабинет Сенечки, и помчался вниз по лестнице.
На улице было темно и пустынно. Кирилл шел, низко наклонив голову.
Горькие слезы безостановочно текли по его щекам. По-прежнему было очень больно, но еще пуще стыдно и вообще как-то отвратительно.
«Сука! – в остервенении шептал он. – Подлая блядская сука! Старая гадина! Каннибалка!»
Кирилл оглянулся. Храм искусства, о котором он возвышенно мечтал столько лет, безмолвной громадой возвышался за его спиной. «ТЕАТР „АВАНГАРД” ЭЛЬВИРЫ РОГОВОЙ» огромными горящими буквами было написано на его фронтоне.
Кирилл смачно сплюнул и, больше уже не оглядываясь, заспешил к метро.
21. Окно
Девочка-Смерть шла по безлюдной улице, внимательно оглядываясь по сторонам. Неожиданно она замедлила шаг.
На втором этаже дома напротив зажглось окно. В окне появилась молодая женщина, блондинка, которая стала поворачиваться то влево, то вправо. Судя по всему, она крутилась перед невидимым снизу зеркалом.
Потом блондинка начала снимать с себя халат.
Девочка-Смерть уже никуда не шла. Она выплюнула жвачку и теперь стояла, чуть наклонив голову набок. С нескрываемым интересом следила за действиями блондинки в окне.
Даже рот у девочки слегка приоткрылся от напряжения.
Света даже не подозревала, что стала объектом чьего-то пристального внимания. А даже если б и знала, то вряд ли обеспокоилась бы. Тот факт, что шторы были не задернуты и ее могли видеть с улицы, мало ее волновал. Пусть смотрят, кому хочется, не жалко! Толку от этого смотрения! Пусть хоть все глаза проглядят, все без толку.
Она нетерпеливо раздевалась, горя желанием поскорее влезть в платье. Кирилл, видимо, принес его еще вчера вечером, но Светы в то время не было, ее неожиданно вызвали на работу.
Звонок раздался часов в пять, и Света согласилась, почти не раздумывая. Деньги ведь очень нужны, а на Кирилла надежды никакой.
Вернулась она поздно (или, наоборот, рано – как посмотреть!), около шести утра. Кирилл в это время уже десятый сон видел.
Она решила его не будить, тем более что сама еле на ногах держалась в самом прямом смысле слова. Даже непонятно, как у нее сил хватило помыться. После ванной дотащилась до постели и сразу отрубилась.
Проснулась уже, когда за окном опять было темно. Кирилла снова дома не оказалось. Она вспомнила, что он упоминал про какую-то важную встречу в театре. Впрочем, у него всегда все очень важное, а потом оказывается, что сплошная херня, говорить не о чем.
И вообще, голова болела, к тому же есть хотелось зверски. Так что первым делом Света приготовила себе поесть. Нажралась, как верблюд, покурила как следует, и только тогда, наконец, увидела платье.
