Где затаилось это выплёскивающееся наружу зло?
Неожиданно Эдуард Николаевич почувствовал сильное беспокойство. В низу живота появилось неприятное томление, ноги похолодели.
Кто-то смотрит в комнату с той стороны тёмного окна.
Погребной резко встал с кресла, подошёл к окну. Ему показалось, что какая-то фигура быстро исчезла во тьме, но он не был уверен, случилось ли это на самом деле или же ему просто померещилось.
Эдуард Николаевич подумал секунду, затем решительно распахнул окно. Высунулся наружу. Тщательно вгляделся, вслушался в темноту.
Однако же никого не увидел и никаких необычных звуков, кроме шума деревьев, стрёкота кузнечиков и каких-то заурядных ночных шорохов, не услышал. Тишина была мирной.
И всё-таки что-то по-прежнему тревожило директора.
Позади него, изнутри дома, донёсся дверной звонок.
Эдуард Николаевич закрыл окно и поспешил навстречу неизвестному гостю.
Как только он исчез в глубине комнаты, кто-то вышел из-за ближайшего дерева, приблизился к окну, осторожно заглянул внутрь.
– Кто там? – спросил Погребной, подойдя к входной двери.
– Это я, Эдуард Николаич, откройте дверь! – последовал тихий ответ.
Погребной, уже не медля, один за другим открыл все три замка. Быстро вошёл Павло Горошевич.
Директор посмотрел вокруг, убедился, что никого нет, и захлопнул за ним дверь.
Горошевич шагнул в комнату. Он тяжело дышал, лицо было бледное, мокрое от пота.
– Садись! – коротко бросил Эдуард Николаевич.
Павло сел.
Погребной достал из буфета бутылку пятизвёздочного коньяка, плеснул немного в бокал, протянул гостю:
– Выпей, полезно.
Тот залпом вылил в себя всё содержимое.
Директор невольно поморщился.
Вот быдло!
– Ты машину где поставил? – спросил он.
– Как вы сказали, внизу.
– Хорошо, – кивнул Погребной. – Ну, говори!
Павло перевёл дыхание. После коньяка ему сразу стало легче, в груди разлилось замечательное тепло.
– Короче, всё сделал, как вы просили, – сказал он. – Ну и рожа у него была! Вы бы только видели!
– Где это случилось? – уточнил Погребной.
Глаза его довольно заблестели.
Ну наконец-то! Это только начало!
– Я его прямо там, в кинотеатре, выпас, – начал излагать подробности Павло. – Он там с Тамаркой Станкевич тусовался. Ну, я подождал, пока он в туалет пойдёт, ну и…
– Отлично! Молодец! – похвалил директор. – Кто-нибудь тебя видел?
– Да ну что вы, – осклабился Павло, – у меня же вот это было надето. – Он вытащил из кармана, с гордостью продемонстрировал чёрную лыжную маску. – Так что не волнуйтесь, никто ничего не узнает!
– Молодец! – повторил Эдуард Николаевич.
Плеснул в бокал Горошевича ещё коньяку, подвинул к нему конфеты. Подумав, налил себе тоже.
С учениками пить, конечно, не следует, но это всё-таки особый случай.
Начало! Это – начало!
– Давай выпьем за будущее, сынок! За правильное будущее! Просто, чтоб оно стало таковым, мы должны немножко подкорректировать настоящее, вот и всё. Будь здоров!
Они выпили, закусили.
– Это будет им всем хорошим уроком! А то эти чурки совсем сели на голову! Хуже евреев, ей-богу! – разоткровенничался директор. – Те хоть не такие наглые. А эти думают, что они хозяева жизни. Их обязательно надо поставить на место, Павло! В моё время всё было по-другому. И девушки наши относились к ним, как они того заслуживали. Моей покойной жене Оленьке, например, в голову бы не пришло так себя вести, как этой вашей Станкевич и другим. Никогда б она не прикоснулась к армянину, грузину или ещё к какому-нибудь черножопому! Её от них просто воротило, честно тебе скажу…
Некто, наблюдавший снаружи за этой сценой, тихо отпрянул от окна и, бесшумно ступая, отошёл в тень большой сосны, растущей в двух десятках метрах от дома директора. Прижался спиной к пахнущему смолой стволу.
Разглядеть наблюдателя в густой вечерней тьме было теперь крайне сложно.
На другом конце города Саня Колосков сидел на перевёрнутом ведре посреди своего гаража, в котором, как обычно, царил полнейший кавардак. На полу валялась разобранная на части электрогитара. Саня покрутил колки, натянул на гриф серебристую струну. Щёлкнул тумблером, подключая электричество. Потом осторожно провёл подушечкой пальца по струне. Она была такая тонкая, что при порывистом движении легко могла разрезать палец.
– З-з-з-з-з-з! – опасно запела струна.
В гараж тем временем тихо всунулся коренастый черноволосый парень. Вопросительно посмотрел на Саню. Это был Геворк Асланян, брат Арама. Саня жестом показал ему, чтобы он вошёл.
Геворк приблизился, с интересом воззрился на звенящую струну.
– Ты чего на этот раз мастеришь? – спросил он.
Саня, не отвечая, резко поднял голову, недобро взглянул на него:
– Д-давай нап-прямую?
– Давай, – недоумённо согласился тот.
– Т-ты мой к-кореш, – хмуро начал Саня. – Я с т-тобой рассираться не х-хочу.
– А чего нам делить-то? – по-прежнему недоумевал Геворк.
– Д-дело не в т-тебе, а в Араме, – пояснил Саня. – С-скажи ему, чтоб он д-держался от Т-тамары п-подальше. П-понял? Иначе всем б-будет х-хреново!
Геворк лучезарно улыбнулся:
– Всё понятно. Не волнуйся, хорошо? Я всё на себя беру. Я тебе обещаю, друг, он больше к Тамаре не подойдёт! Я старший брат, на минуту раньше родился, Арам против меня никогда не пойдёт! Лады? – И он протянул Сане руку.
Тот помедлил, потом молча пожал её.
Геворк посчитал инцидент исчерпанным, ухмыляясь, вытащил из-за пазухи пакетик с тёмно-зелёной травкой.
– Нюхни? – предложил он. – Кайф!
– Нюхало с-склеется, – ответил Саня.
Он всё ещё пребывал в сумрачном состоянии.
– Ты чего, не будешь курить? – удивился Геворк.
Саня вздохнул. Хотелось сохранить ясную голову, но, с другой стороны, отказаться от марихуаны было невозможно.
– Ладно, д-давай! – сказал он.
Эдуард Николаевич попрощался с Горошевичем, крепко пожал ему руку:
– Ещё раз спасибо тебе, Павло. Хорошо сработал. Не высовывайся пару дней, ладно?..
Они уже стояли в дверях, но Павло, однако, мялся, не уходил.
– Дело вот в чём, Эдуард Николаевич, – забубнил он. – Я это… без копья, понимаете? Как насчёт бабок? Помните, мы говорили?
