— Подозреваемый Толоконников, на допрос! — глухо приказал он.
— Наручники будете надевать? — усмехнулся Мономах.
Охранник покачал головой, явно не поняв, что арестованный шутит.
— Нет. Насчет этого не поступало никаких указаний.
Длинный, мрачный коридор, в котором было невозможно развернуться даже полноценному человеку, не говоря уже о инвалиде, Толоконников преодолел минут за пятнадцать. Охранник не торопил его, терпеливо ждал, когда колеса коляски цеплялись за какой-нибудь выступ. Наконец это препятствие осталось позади. Мономах вздохнул с облегчением, оказавшись в небольшой комнатке, перегороженной надвое решеткой. Та половина помещения, где находился он, была грязной, темной и напоминала катакомбу. Вторая же часть помещения выглядела более цивильно — стол, стул, настольная лампа и стены, свежевыкрашенные в ярко-зеленый цвет.
Минуты через две после того, как Мономах переступил, точнее переехал, порог этой комнаты, дверь, ведущая во вторую половину помещения, распахнулась, и Толоконников увидел следователя Бабакина.
— Здравствуйте, Сергей Владимирович, — устало поздоровался тот и сел за стол. Включил настольную лампу, открыл дипломат и принялся выкладывать из него какие-то бумаги.
Охранник жестом предложил арестованному подъехать ближе к решетке. Мономах беспрекословно повиновался.
— Вы свободны, — не отрываясь от бумаг, небрежно бросил Бабакин.
— Это вы мне? — с издевкой поинтересовался Мономах.
— Нет. Я обращался к охраннику, — следователь поднял глаза и посмотрел на арестованного полным ненависти взглядом.
«О какой беспристрастности может идти речь? — подумал Мономах. — Он же идиот, полный идиот, помешанный на идее приговорить меня к вышке!.. Да-а-а, кажется, я окончательно влип».
Когда за охранником закрылась дверь, Бабакин почувствовал себя гораздо спокойнее и увереннее. Теперь никто не мог проконтролировать, какими методами он собирался вести допрос, но судя по блеску в глазах, Бабакин намеревался вытащить из Толоконникова признание собственной вины любой ценой.
— Ну что, мразь, следствие в отношении тебя я только начинаю, — дрожащим от ярости голосом проговорил он, — но видеться с тобой мы будем часто, очень часто…
— Может, перейдем на официальный тон? — предложил Мономах. — Без обоюдных оскорблений? Я готов ответить на все ваши вопросы.
— Ты признаешь, падла, что двадцать шестого июля примерно в одиннадцать ноль-ноль прибыл в Шереметьево для того, чтобы лично проконтролировать, как твои ребята будут взрывать зал ожидания аэропорта?
— Нет.
— А как тебе понравится вот это? — на вытянутой руке Бабакин сунул к краю решетки несколько отпечатанных листков.
— Что это?
— Свидетельские показания Максима Шохина, твоего бывшего адъютанта. Именно он руководил действиями группы бандитов, уничтоживших команду ФСБ «Омега». Ты надеялся, что Макс погиб? Или, что ему удастся уйти?
— Я не знаю никакого Макса, — ответил Толоконников.
Бабакин громко захохотал. Все это напоминало дешевый спектакль или неудачный сценарий отечественного детектива, где следователь обычно оказывался самым настоящим монстром.
— Что, устроить вам с Максом очную ставку? — в голосе Бабакина послышалась издевка. — Ладно, Мономах, устроим…
— Я категорически отказываюсь давать показания, пока на допрос не пригласят моего адвоката, — вдруг неожиданно для самого себя заявил Толоконников.
Следователь поморщился и процедил сквозь зубы:
— Как же я ненавижу таких, как ты! Наглых, самоуверенных типов. Знающих законы, но плюющих на них с высоты собственной значимости.
— Тоже самое я могу сказать и о вас, — парировал Мономах.
Бабакин побледнел. Его узкие, пронзительные глаза наполнись яростью, но он сдержался. Лишь холодно улыбнулся.
— Думаешь, твои бывшие дружки из ФСБ бросятся тебя защищать? — раздраженно проговорил он и сам же ответил на свой вопрос: — Как бы не так! Прокуратура собирается устроить показательный процесс, и я постараюсь сделать все, чтобы тебя приговорили к высшей мере. Ясно?
— По-моему, мы не пили с вами на брудершафт, — холодно отозвался Мономах. — И будьте добры, ведите допрос по всем правилам. Во-первых, мне нужен адвокат. Во-вторых, доктор. Вы наверняка заметили, что я — инвалид. Условия, в которых меня содержат, оставляют желать лучшего.
Следователь встал и принялся мерить шагами комнату. Некоторое время он молчал, явно обдумывая свою дальнейшую тактику. Он почувствовал, что в какой-то момент Мономаху удалось перетянуть чашу весов на свою сторону, и теперь судорожно пытался найти выход из сложившейся ситуации.
— Хорошо, я учту все ваши требования, — наконец глухо проговорил Бабакин и вновь присел к столу.
Включил магнитофон и сухим, официальным тоном зачитал все необходимые данные — год рождения Толоконникова, характеристику, место работы, статью, по которой его обвиняют… От этих ненужных подробностей у Мономаха голова пошла кругом. Он уже был не рад, что заставил следователя вести допрос по всем правилам. Когда Бабакин злился, орал, как сумасшедший, он был более понятный и предсказуемый…
Голос следователя гулко раздавался в бетонных стенах бункера, отскакивал эхом, и вскоре Мономах вообще перестал воспринимать смысл произносимых слов.
— Я могу попросить стакан воды? — тихо проговорил он.
Следователь сделал вид, что не расслышал этой просьбы. Он продолжал что-то бубнить себе под нос, но неожиданно для Мономаха выключил магнитофон.
— Собираетесь допрашивать меня до утра? — уточнил Сергей.
— Возможно.
— Надеетесь взять меня измором?
— После очной ставки со своими дружками ты сам заговоришь, как миленький.
— Считаете, что шизофренику Говоркову можно верить? Да любой толковый защитник сумеет доказать, что обвинения, построенные на показаниях душевнобольного, и яйца выеденного не стоят.
— Посмотрим.
— Или у вас в запасе имеются более важные козыри?
Бабакин промолчал. Судя по всему, он наделся на легкую победу и не ожидал, что в лице Мономаха встретит достойного противника.
— Так мне принесут стакан воды или нет? — вновь спросил Толоконников.
В этот момент дверь за спиной следователя приоткрылась, и порог переступил полковник Токарев. Бабакин растерянно поздоровался и, бросив на Мономаха колючий взгляд, предложил полковнику присесть. Поблагодарив, тот грузно опустился на табурет. Рассохшееся дерево пронзительно скрипнуло, и Мономах вдруг подумал, что сейчас стул развалится, и Токарев окажется на грязном, цементном полу. Он даже хмыкнул, представив, как разозлится полковник, испортив новый, шерстяной костюм явно импортного производства.
