Я отошла только к утру, а генерал провалялся без сознания три дня, но это неважно! С тех самых пор его мозг не оплетала ни одна чёрная нить — и это было настоящее чудо. Вот только магические каналы остались пустыми.
После того как меня выпустили из изолятора, у нас с главмагом состоялась откровенная беседа.
— Стефания, расскажите откровенно, что там произошло?
Я рассказала всё честно. И про паука, и про свою реакцию. Удивительно, но он мне поверил, хотя тварь никто не видел, кроме меня, она просто исчезла. Растворилась в земле.
— Не могу представить, что это было.
— Милая Стефания, позволю себе дать вам совет. Больше никому этого не рассказывайте. В лучшем случае не поверят, в худшем — заподозрят в родстве и связи с демонами.
Ну, блин, здравствуйте, я уже от второго человека слышу о себе и демонах в одном предложении. Вероятно, так и есть, а иначе почему никто кроме меня эту кляксу не увидел? Снова здорова. Опять нужно что-то скрывать. Ненавижу ложь! Это какой-то злой рок!
— Я не собираюсь распускать язык, магистр. Скажите лучше, что теперь будет с генералом?
— Не знаю. Мозг его пока чист, но резерв-то пуст и восстанавливаться не собирается.
— Ему нужна девственница с выплеском магической энергии, — как мне ни претило всё это, но факт оставался фактом, Люку нужен мощный вброс, — может, после ударной дозы каналы начнут оживать?
— Видите ли, Стефания, после травмы его невеста, которая в то время была ещё не раскрытой и обладала сильным потенциалом, не смогла наполнить его резерв. Энергия ушла в никуда.
— Но в то время у него в мозгу жил паразит и питался магической энергией. Теперь-то всё иначе.
— Иначе не спорю, но как мы докажем это его родственникам, не раскрывая всех подробностей? Поверьте мне, младший Фаерхот не побежит ни с того, ни с сего на аукцион покупать девственницу. Да ему и невыгодно возвращение брата.
— И что же делать? Можно же сказать, что лечение принесло результат, ну там, не знаю… молния в него попала во время прогулки.
— Давайте я поговорю с родственниками, потом будем думать, хорошо?
На том и порешали. А я отправилась к Люку, хотелось, чтобы, прядя в себя, он застал меня сидящей рядом и держащей в своих ладонях его руку. Пусть знает, что у него всегда есть поддержка в моём лице.
— Привет, — хриплым голосом сказал он, когда, наконец, очнулся, а я разревелась.
— Ну чего ты? Со мной всё теперь будет хорошо, — он гладил мою руку, — не плачь, малышка.
Боже! Я действительно чувствовала себя рядом с ним малышкой, и это было так ценно! Так важно! Может, я просто устала быть взрослой и ответственной? В ответ на его слова я сквозь всхлипы смогла выдавить только одно, хотя хотелось сказать очень многое.
— Не буду, — и зашлась слезами ещё сильнее, упав ему на грудь.
Не знаю, сколько времени я рыдала, а он меня гладил, но с этого дня наши отношения вышли на новый уровень. Теперь на прогулках он запросто, не таясь, брал меня за руку, и так мы часами бродили по тропинкам. Ну а заправить прядь волос за ухо стало его любимым делом. Теперь он вообще постоянно меня касался, а я млела, когда он проводил пальцем по щеке, губам или шее. В серых глазах уже не плескалась боль и безнадёга, их сменило лукавство. А ещё он стал задавать мне личные вопросы.
— Скажи, Стефания, у тебя есть мужчина? — как-то раз ошарашил меня Лукас.
— Нет, нет мужчины, а ты с какой целью интересуешься? — На «ты» мы перешли после истории с паразитом.
— Просто интересно. А что, даже ни один не подкатывал? Не верю.
— Подкатывали, конечно, с одним я даже несколько месяцев встречалась, — не знаю, зачем я ему это рассказала, мне бы прикинуться, что у меня только учёба на уме, но я так растерялась, да и вообще, врать не умею.
— А чего ж расстались? Он тебя не обижал?
— Да нет, он просто женился.
— По любви, что ли? Как его женитьба относилась к тебе? — И этот туда же!
— Ты же знаешь, Лукас, что я пятьдесят лет прожила на Земле. Там когда-то давно у меня был муж, а у него — любовница, — вспоминать было не больно, давно пережила, но урок вынесла, — так вот, я не хочу быть ничьей любовницей! И меняться, подстраиваясь под ваши обычаи, не собираюсь.
— Я тебя обидел? Прости, не хотел. Я понял твою точку зрения.
Потом я рассказала ему о своей жизни до Магона, о сыне, о кошках, о домовом, вообще много чего рассказала, даже про закатки на зиму. Мне с ним было хорошо и легко.
Я так завязла в Лукасе, что с ужасом представляла возвращение в УМИЖ и разлуку, но время неумолимо двигалось вперёд, к тринадцатому сентября и моему отъезду.
Числа пятого прибыл брат Лукаса. Молодец, конечно, очень умный парень восьмидесяти лет. Дождался, когда пройдёт августовский аукцион, и явился с заверениями, что в следующем году точно всё будет. Мне он совершенно не понравился.
Верите? Я, наверное, начала адаптироваться к этому миру, но мысль о том, что Люк переспит с купленной на аукционе девственницей меня тревожила, конечно, но не так, как если бы он был предметом моей страсти в прошлой жизни. Понятия потихонечку смещались.
Я тянула с отъездом до последнего. Двенадцатого, пока Мефодий грузил в безразмерную сумку пожитки и консервацию, попутно уговаривая кошек добровольно пойти в переноску, я отправилась прощаться с сотрудниками центра и с Люком.
Прощание с коллегами прошло тепло. Мы успели подружиться за лето. Не со всеми, но с большинством. Сотрудники центра желали мне успехов в учёбе и звали приезжать к ним ещё. У магистра я попросила разрешения иногда звонить и узнавать о состоянии здоровья Лукаса, он, конечно, разрешил, напомнил о секретности и заверил, что ждёт на практику следующим летом. На прощание я не смогла не спросить:
— Григорий, поему вы меня покрываете?
— Ох, Стефания, я боялся этого вопроса. Мне триста шестнадцать лет, просто считайте, что это моя старческая прихоть.
Я не посмела настаивать, триста шестнадцать произвели на меня нужное впечатление.
А вот прощание с Люком…
