Современный научный мир поделен на дисциплины таким образом, что в нем почти не встречаются люди, одновременно знакомые с приматологией и физической химией, с когнитивной нейробиологией и эволюционной ботаникой, с лингвистикой и клеточной биологией. Типичную книгу про человека пишет антрополог или историк, оставляя учебникам все «естественно-научное». Типичную книгу про молекулы и клетки пишет биолог, оставляя все «гуманитарное» на внеклассное чтение. Я вовсе не претендую на владение всеми этими областями знания. В большинстве из них я просто увлеченный любитель, и мои описания, скажем, динозавров или лингвистики Хомского в высшей степени поверхностны. Но задачей этой книги было рассказать про человека не с одной точки зрения нейробиолога или биохимика, а с точки зрения природы, то есть со всех точек зрения одновременно.
Научное описание мира ставит человека в центр по определению, как наблюдателя. Наука – явление исключительно человеческое, и потому она не может не быть антропоцентричной. Но наука – это только метод изучения реальности, а не собственно реальность. Сама реальность не рассматривает гуманитарное в отдельности от молекулярного, человеческое в отрыве от не-человеческого. Ей все равно, как ее дробят на факультеты и режут на категории. Мне хотелось рассказать историю человека не с точки зрения науки, а именно с точки зрения реальности, в которой между научными дисциплинами нет границ, а сам человек – не центр Вселенной, а действующее лицо.
Как звучит «человек»?
В XVIII–XIX вв. идеи гуманизма возвысили человека в собственных глазах до такой степени, что его торжество над природой казалось неоспоримым и очевидным. Технологический рывок XX в. закрепил это ощущение. Но к началу нынешнего XXI в. ценой победы над природой стало осознание того, что природа может дать сдачи. От антибиотиков возникают неизлечимые инфекции. От поворота рек высыхают моря. От сжигания нефти тают ледники. От истощения почвы кончается еда.
Сегодня антропоцентризм уже не в моде. Рисовать древо жизни, в котором человек возвышается над «низшими видами», серьезному ученому неприлично, а о повороте рек лучше и не заикаться. Если судить по моим студентам, то и в их кругах гораздо более приемлема противоположная крайность. Человечество – это не столько царь природы, сколько болезнетворный вирус, разрушающий планету и убивающий белых медведей.
Все это напоминает мне исторические взаимоотношения между западноевропейской цивилизацией и коренными народами Америки, Африки и Австралии. Просвещенные деятели империй, выстроенных на костях инков, бенгальцев или конголезцев, любили порассуждать о собственном превосходстве. Всевозможные расовые теории, обосновывающие торжество белого человека над цветными народами, были нормой вплоть до Второй мировой войны и до сих пор владеют умами. Но со второй половины XX в. культурный вектор изменился: мания величия сменилась «white guilt», параноидальным чувством вины, пропитывающим отношения белого англичанина, немца или американца с согражданами иного цвета кожи.
На мой взгляд, никто не сделал для всей западной психотерапии больше, чем Джаред Даймонд, лауреат Пулитцеровской премии, с его книгой
[49] «Ружья, микробы и сталь»2, которая в немалой степени повлияла и на мою собственную. Книга построена как детальный ответ на простой вопрос, однажды заданный Даймонду в Папуа – Новой Гвинее, где тот проводил исследования сначала птиц, а потом и самих новогвинейцев. У островных народов есть слово «карго», которым они обозначают все «добро», которое туда привозят белые, то есть все что угодно, от спичек до самолетов. «Почему вы, белые, – спросил Даймонда Яли, обаятельный местный политик, с которым они прогуливались по берегу моря, – накопили столько карго и привезли его на Новую Гвинею, а у нас, черных, своего карго было так мало?»
«Ружья, микробы и сталь» – блестящее исследование исторической логики, в результате которой, например, европейцы завоевали Америку, а не наоборот. Изложить все скрупулезные выкладки Даймонда в двух словах невозможно, но если вкратце, то суть в хронологии развития методов производства пищи (сельского хозяйства и животноводства): чем раньше на определенной территории возникает сельское хозяйство, тем быстрее там возникнут другие технологии, а также увеличится плотность населения и повысится интенсивность агрессии и войн. На территории Евразии сельское хозяйство возникло раньше, распространялось проще, и его продукция была более полноценной в питательном смысле. Это, в свою очередь, объясняется такими факторами, как большое количество подходящих под одомашнивание диких растений и животных, обширная территория и протяженность континента с востока на запад. Поскольку Евразия вытянута в восточно-западном направлении, в ней крупнее, чем в Америке или Африке, зоны с примерно одинаковым климатом, по которым возникающие сельскохозяйственные технологии могли легко распространяться между соседними народами.
Заслуга Джареда Даймонда, на мой взгляд, заключается в том, что он вытащил на свет вопрос, который западная культура затолкала в темные глубины подсознания: если все люди одинаковые, то как так получилось, что у белых все карго? Без должного ответа на этот вопрос невозможно избавиться от зудящей идеи о том, что все-таки чем-то, будь то благосклонность богов или свойства мозга, белые люди должны отличаться. Только найдя объективное обоснование очевидной исключительности западной цивилизации, можно избавиться от этого затаенного расизма.
Мне бы хотелось, чтобы моя книга сделала нечто похожее для взаимоотношений человека с природой. Если мы не цари природы, то почему у нас все карго? Почему только мы летаем в космос и открываем эволюцию, а остальные животные лежат в пруду и ничего не делают? Без ответа на этот вопрос нас всегда будет бросать в крайности: либо видовой шовинизм, либо видовое самобичевание. Только объективно обосновав свою исключительность, поняв ее со стороны, человек может жить в гармонии с миром, который его породил.
В XXI в. человечество ждет жесткое испытание: на наших глазах и в результате наших действий климат на планете меняется с огромной скоростью. Вымирание человечества пока, по счастью, никто не обсуждает, но катаклизмы, затрагивающие миллиарды людей с непредсказуемыми социальными и историческими последствиями, – практически неизбежны. Для моих студентов это повод для стыда, крушение доброй воли под гнетом близорукой жадности корпораций и политиков. Я их понимаю. Но, по-моему, можно смотреть на этот вопрос и с другой стороны. В истории климат менялся много раз, а массовые вымирания, в том числе и по вине живых организмов («кислородный холокост»), происходили с завидной регулярностью. Единственное отличие в нашем случае – это то, что кто-то хотя бы немного задумывается о будущем и пытается что-то предотвратить. Да, большинству людей сложно увидеть в своих действиях причину изменения чего-то настолько глобального и неосязаемого, как климат. Но до человека никто даже не мог подумать о таком понятии, как «климат». Да, люди подвержены жадности и агрессии. Но, если бы муравьи обладали хотя бы десятой долей наших ресурсов, они бы превратили всю планету в радиоактивную пустыню, не оставив и камня на камне.
