На самом же деле дофамин – не причина, а симптом. Пассивный сигнал в ответ на активные проявления нашей нервной деятельности, который, как и вся остальная нервная деятельность, настраивается опытом в течение всей жизни и в зависимости от индивидуальных обстоятельств, решений и действий. Чтобы играть в футбол, футболист пользуется ногами, но делает это он не по воле мышц, а потому что он так сам решил. Конечно, на него повлияли и походы на футбол с отцом, и просмотр чемпионата мира по телевизору, и игры во дворе с друзьями – но все это его собственный опыт, а не генетический опыт его предков. Так и любой человек не живет под властью своей системы вознаграждения, а по крайней мере отчасти сам решает, что ему нравится, а что ему не нравится – в той степени, в которой человек вообще существует сам по себе, отдельно от среды, постоянно его формирующей.
Биржа самооценки
Кто бы ни решал, что именно считать хорошим, а что плохим, такое решение у нас в голове принимается постоянно. Каждое действие, каждое событие сопровождается дофаминовыми колебаниями, оценивающими это действие или событие по шкале «хорошо – плохо». Если результат лучше ожидания – дофамин подскакивает. Если хуже – падает. Это очень похоже на колебания рынка. Дофаминовый сигнал – нечто вроде индекса мозговой самооценки. Мозг постоянно подсчитывает, насколько успешно то, что он только что сделал, и реагирует на это усилением или ослаблением канонады дофаминовых нейронов. Выброшенный ими дофамин помогает усилить только что сработавшие, «успешные» соединения между другими нейронами, благодаря чему постепенно отбираются из случайных комбинаций сигналов наиболее «правильные». Именно так формируются навыки и привычки, но точно так же цементируются и более абстрактные паттерны мысли и поведения.
Движения мыслей, в общем, не так сильно отличаются от движений мышц. Мозгу совсем необязательно как-то влиять на окружающий мир, чтобы вызвать выброс дофамина. Достаточно задуматься о чем-то, что раньше вызывало удовольствие. С точки зрения системы вознаграждения нет особой разницы, происходят ли события «вживую» или воскрешаются из памяти. Так что наш мозг способен стимулировать сам себя – чем он и занимается большую часть времени. Если на минуту отвлечься от телефонов, наших карманных дофаминовых стимуляторов, то мысли по большей части либо мусолят прошлое, пытаясь найти в каждом воспоминании спрятанный дофамин, либо планируют будущее, пытаясь найти спрятанный дофамин в потенциальных возможностях.
Когда происходит что-то неожиданно хорошее – пончик, море, научное озарение, веселая вечеринка, – выделяется «вознаграждение», то есть резко повышенная доза дофамина. Это вызывает радость. Со временем неожиданное становится ожидаемым, и дофамин подскакивает, когда об этом ожидании что-то напоминает – билет на курорт, фото с вечеринки. Это вызывает предвкушение. В этом случае дофамин выбрасывается уже не в ответ на внешнее событие, а в ответ на мысль о событии, что заставляет нас искать его повторения. Казалось бы, чем больше дофамина, тем веселее. Можно искупаться в море, а можно просто подумать о том, как это здорово. Стало быть, система вознаграждения должна позволять нам складывать свои удовольствия в ящик и в любой момент к ним возвращаться, как к игрушкам или фотографиям.
Но не тут-то было. У системы вознаграждения совершенно нет задачи сделать нашу жизнь малиной.
Причина страдания
Индия, VI в. до н. э. Знатный юноша по имени Сиддхартха Гаутама разочарован в человеческой природе. Вокруг него страшное неравенство, но даже богачи, купающиеся в золоте, так же несчастны, как и бедняки. У кого в кармане медная монета – тот мечтает о тысяче монет. У кого есть тысяча – хочет десять тысяч. У кого десять тысяч – хочет миллион. Всякое удовлетворение желания приводит только к еще большему желанию. «Человеку свойственно страдать», – заключает вдумчивый Гаутама и уходит из дома в странствие на поиски решения этой экзистенциальной проблемы. Согласно традиции, эти странствия Гаутамы положили начало одной из главных мировых религий – буддизму.
Подобно большинству крупных религиозных течений, за свою долгую историю буддизм растекся по многокультурному хребту Азии, разбился на разнообразные потоки и ручейки и во всех случаях претерпел такое количество политических, маркетинговых и теологических метаморфоз, что сегодня в ритуальном поклонении золотым статуям довольно сложно разглядеть идеи Гаутамы9. Но если отрешиться от всех наслоений и усложнений, то сам будущий Будда говорил, в общем, простые и удивительно здравые вещи.
В чем, собственно, идея буддизма? Если переводить на современный язык, человеческая природа, согласно учению Будды, ориентирована на то, чего нет, и поэтому в конечном итоге всегда страдает. Если удовлетворить одно желание – появится другое, побольше. Если решить одну проблему – появятся десять других. Если исправить одну ошибку, то возникнет необходимость исправить все, а поскольку это невозможно, то, кроме страдания, это ничего не вызовет. Поэтому единственный способ не страдать – ничему не сопротивляться и ничего не хотеть. Для этого нужно сознательно концентрировать свое внимание на текущем моменте, принимая его таким, какой он есть. В разработке этой техники концентрации внимания на текущем и состояло «просветление» Будды, которое в мифах больше напоминает вознесение Иисуса, но на самом деле не имеет под собой ничего сверхъестественного. «Нирвана», эта мистическая цель практикующих буддистов, буквально означает «затухание». Будда фактически учил, что для того, чтобы увидеть свет, надо сначала потушить свечи.
Это идеально соответствует сегодняшним представлениям о механике системы вознаграждения. Удовольствие вызывается чем-то непредвиденно превышающим ожидания. Это соответствует выбросу дофамина в момент получения нежданной награды. Но через несколько повторений награда уже не будет неожиданной и дофамин перестанет выделяться. Само по себе это, конечно, обидно, но еще терпимо. Самая же главная подлость в том, что если этой когда-то неожиданной, а теперь ожидаемой награды вдруг не поступает, то уровень дофамина падает ниже нормы – «мозговой индекс самооценки» уходит в минус, как акции чем-то провинившейся компании. Ощущается это как раздражение и гнев, то есть страдание.
Таким образом, сам факт того, что нам во внешней среде что-то нравится, постепенно ставит нас в зависимость от этой внешней среды. Неожиданные радости, от которых нам хорошо, со временем обязательно становятся ожидаемыми потребностями, без которых нам плохо. Победить в футбол команду из соседнего двора приятно, но если побеждать каждую неделю, то выигрывать станет скучно, а проигрывать – оскорбительно. Чтобы снова почувствовать радость победы, придется идти на городские соревнования, где можно опозориться и вернуться во двор либо победить и двинуться дальше по бесконечной дофаминовой лестнице все возрастающих желаний и их удовлетворения. Человек неизменно приходит либо к страданию, либо к эскалации желаний.
С каждым повторением события, которое когда-то приносило удовольствие, дофаминовые нейроны реагируют все меньше и меньше. Но предвкушение, то есть воспоминание о былом удовольствии, пока еще вызывает в них возбуждение. Это толкает нас к дальнейшим повторениям, толкает дворовых чемпионов на карьеру в спорте, а успешных бизнесменов – на расширение бизнеса. Система вознаграждения постоянно требует от нас повторения одних и тех же действий, но никогда не доводит до полной удовлетворенности, сопоставимой с первой, изначальной реакцией на приятную неожиданность.
