– Что? – испуганно спросила я, тоже невольно оглянувшись. Ничего странного там не оказалось, лишь дверца шкафа, в зеркале которой отражалась я со стопкой одежды в руках.
– Ничего, – усмехнулся Рауль. – Показалось.
– Что показалось?
– Да ничего…. Ерунда. Скорей всего обещанные «спецэффекты».
– Какие спецэффекты? – не поняла я.
– Многие старинные дома обладают историей. Обычно туристам рассказывают о возрасте дома, бывших владельцах, их занятиях. Но иногда, заманивая гостей, хозяева придумывают легенду или значительно приукрашивают уже имеющуюся. Этот дом отреставрирован совсем недавно, похоже, еще и года не прошло, как его начали сдавать, и, чтобы привлечь внимание, на сайте сообщили, что здесь могут происходить странные вещи. Но какие – не объяснили, – для большей таинственности. На Рождественскую неделю резервировать нужно все сильно заранее. Отдых чуть не накрылся из-за нашей нерасторопности, тут уже не до выбора. Вот быстро и сняли дом «с привидениями».
– С привидениями? – прошептала я, от неприятного удивления даже не сумев придать голосу шутливый тон.
– Нет, конечно! – сказал Рауль, с улыбкой обнимая меня и привлекая к себе. – Ты что, испугалась?
– Нет, но… Вообще-то рассчитывала на романтичный отдых…
– Так и будет!
Хоть его голос и прозвучал уверенно, неприятный осадок у меня остался. Еще до недавнего времени я бы первая посмеялась над рассказами о привидениях и других «гостях» из потустороннего мира, если бы минувшим летом лично не «познакомилась» с семейным кошмаром.
* * *
В моем мире – лед и холод. Мой мир окрашен в черно-белые тона. И мое имя тоже выцвело, как старые снимки. Здесь нет запахов, нет звуков. И свет, как свет Луны – лишь отражение настоящего света. Если по другую сторону ночь, то мой мир тоже погружается в темноту. Здесь нет времени, оно закольцовано в вечность, как спутаны в один повторяющийся путь все эти коридоры. Отсюда та реальность, которую я знала, представляется другой. Линии расплывчаты, пропорции искажены, как у рассматриваемого через толщу воды предмета. Вылинявшие до неузнаваемости цвета, и, наоборот, насыщенные гротескные тени. Отсюда мой дом, чьи каменные стены видятся испещренными трещинами, кажется местом, куда приходили умирать неизвестные животные. Повсюду – непогребенные скелеты с полуистлевшей плотью. А из дыр балок, прогрызенных древоточцами, сыплются, извиваясь, жирные черви. Впервые увидев такую картину, я закричала от ужаса. И только позже, выйдя в реальность, поняла, что стены все в том же отличном состоянии, какими я их и помню, а скелеты животных – это мебель, расставленная в комнатах. А то, что я приняла за червей, на самом деле лишь золотистые пылинки, кружащиеся в солнечном свете.
Какое счастье, что я могу выходить из моего мира, прогуливаться по комнатам. Дом, в котором проживало не одно поколение нашей семьи, сейчас, сменив хозяев, превратился в подобие гостиницы для отдыхающих. Все в нем переделано под удобства гостей. Больно ли мне, настоящей хозяйке, видеть эти изменения? Как ни странно, нет. Отреставрированный дом ожил, будто после интенсивного лечения. Больно было бы, если бы он умер. Дом, одинокий, забытый, умирал, взирая ослепшими окнами на заросшие сорняками поля, когда-то бывшие виноградниками моего отца. И я, молодая сеньорита, единственная хозяйка, не могла ничего сделать…
Обретя других владельцев, дом зажил новой жизнью. И пусть теперь он – пристанище для отдыхающих, в его стенах звучат живые голоса. Он дышит теплом, его наполняют запахи приготовляемой еды. Как при жизни моей матушки.
Как вообще при жизни…
Когда старик отдыхает между приемами гостей, я прогуливаюсь по его комнатам, смотрю на старую мебель, вынесенную в оставшуюся единственной гостиную, захожу в спальни, ставшие одинаковыми из-за того, что оформлены они не для кого-то специально, с любовью и старанием, а обезличены для сменяющихся гостей. Задерживаюсь в своей комнате. Ничто в ней не напоминает обо мне. Ничто. В этом месте мне всегда становится грустно, и я спасаюсь от хандры в маленьком музыкальном салоне с пианино моей матушки. Рассматривая декоративные завитушки на черном дереве, вспоминаю сладкий голос поющей мамы. Ее тонкие руки – руки не крестьянки, а аристократки, на клавишах. Зазвучит ли еще когда-нибудь в этом доме музыка? Гости, которые посещают дом, частенько поднимают крышку инструмента, трогают его клавиши, еще хранящие прикосновения пальцев моей матери, но воспроизводят лишь робкое бренчание. В тот день, когда в этих стенах раздастся музыка, дом по-настоящему оживет. Проснется не только его сердце, но и душа.
Когда открываются двери и входит первый гость, я ухожу в свой мир, к которому привязана, как дух к телу. И начинается мое главное развлечение. Мир, в котором я живу, лишил меня цветов, звуков, тепла, но подарил другую возможность. Отсюда я вижу то, что называю про себя душами. Громкое название. Может быть, это и не души вовсе. Что я могу знать о них? Я говорю «душа», потому что не могу подобрать другое слово. Сущность человека? Наверное, последнее звучит куда правильней. Но я, чтобы не усложнять все, говорю «душа».
Так вот, мой мир дает возможность увидеть души. В реальном мире они спрятаны в тела, завуалированы фальшью, скрыты приличиями, правилами, нормами, принятыми в обществе. А отсюда видны обнаженными. Иногда, разглядывая души гостей, я думаю о том, что настоящий мир – мир, в котором живу я, а тот, что привыкла именовать реальным, всего лишь искаженное отражение. Ведь именно из моего мира видна настоящая сущность человека! Как все тогда ужасно… Перед глазами встает картина с трещинами и сыплющимися на скелеты червями… И меня передергивает от отвращения.
Нет, нет!
Чтобы избавиться от неприятных мыслей, возвращаюсь к наблюдению за отдыхающими, а точнее за их душами, которые видятся мне расплывчатыми силуэтами, раскрашенными в разные цвета, меняющими оттенки в зависимости от помыслов и настроения «хозяина». Говорят, что душа беспола, но я необъяснимым образом понимаю, в чье тело она заключена – в тело мужчины или женщины.
Я преуспела настолько, что по цветовой гамме понимаю, какую жизнь ведет человек – праздную ли, полную грехов, или праведную. Каковы его помыслы, насколько пропиталась его сущность фальшью, что управляет его поступками – тщеславие ли, жадность, ненависть. Увы, чаще всего преобладают темные цветовые гаммы. А однажды мне довелось увидеть душу, очерненную убийствами. Я отшатнулась в ужасе. И позже, узнав, что эта черная душа заключена в тело молодой красивой женщины, предположила, что испортили ее убийства нерожденных младенцев.
У меня здесь нет книг, нет радио, поэтому, рассматривая чужие души, угадывая по цветовой гамме и пятнам жизнь хозяина, я развлекаю себя так, как будто бы посещаю театр. Какое еще может быть развлечение у молодой романтичной девушки, не лишенной фантазии, оказавшейся в моем положении?
Я даже составила свою цветовую гамму грехов. Она может не совпадать с настоящей, говорю же, это всего лишь моя забава. Безразличие мне видится фиолетового цвета, ревность – ртутного, ненависть – огненной, месть меняет цвет от холодного стального до кроваво-красного, тщеславие – темно-желтое, жадность – бурая. Фантазия окрашена в розовый, страсть полыхает алым. Кому скажи…
