– Держи.
Я протянула Марку завернутый в полотенце холодный пакет, и он приложил его к ушибленному лбу.
– Зачем ты вообще приехала? – услышала я за своей спиной наполненный с трудом сдерживаемым гневом голос. Оглянувшись, увидела, что над Лаурой стоит Давид, сжимая в кулаки пальцы вытянутых по швам рук.
– Ты знаешь, – глядя снизу вверх ему в глаза, ответила Лаура, и чертовка легонько коснулась кончиком языка своей верхней губы.
– Бесстыжая! – выплюнула злобно Нурия – то ли в ответ на эту шалость Лауры, то ли из-за Сары и Чави.
– А я бы, моя дорогая Нурия, на твоем месте прикусила бы язычок, – отозвалась Лаура глухим голосом и растянула рот в жуткой улыбке, знакомой мне с минувшей ночи. – Иначе о твоем секрете станет известно всем, и в первую очередь Давиду!
– О чем ты? – быстро спросила Нурия.
– О том, что лежит черным пятном на твоей душе!
– Пойдем, Нурия, – взял под локоть подругу Давид. Оглянувшись на Лауру, он послал ей на прощание уничтожающий взгляд.
Следом за этой парой в свою спальню ушли и Моника с Марком. Остались мы втроем.
– Завтра, слышишь, завтра же с утра мы отсюда уедем! – нехороше-тихим голосом проговорил Рауль, обращаясь к сестре.
– Вряд ли. Даже если доживем до утра.
– Что ты такое говоришь?!
Но Лаура, не удостоив брата ответом, уже встала и направилась к своей спальне. Походка у нее была пошатывающейся, как и ночью.
– Рауль… – прошептала я, пытаясь указать на то, что с Лаурой что-то не так. Но девушка уже скрылась за дверью, а парень был так рассержен, что не обратил внимания ни на походку сестры, ни на мое восклицание.
Остаток вечера все провели по своим комнатам. Один раз, спустившись на кухню, чтобы выпить воды, я заметила, что на столе до сих пор рассыпаны карты – так, как их бросили игроки, срочно прервавшие партию из-за криков. Я невольно задержалась возле стола, рассматривая картинки и «рубашки». Что происходит в этом доме? Откуда взялось безумное напряжение, которое ощущается даже кожей? Мне показалось, что воздух будто потрескивает.
Рауль отзывался о своих друзьях с теплотой, его рассказы о выходных в старинных домах мне казались завораживающими. Именно из-за его описаний дружеско-семейной атмосферы, царящей в их компании, смешных проделок, которыми они развлекаются, я и пожелала поехать. Мне так хотелось стать частью этой семьи!
Наблюдаемое сейчас никак не соответствовало рассказам Рауля.
Я взяла первую попавшуюся карту, лежащую «рубашкой» и перевернула. Дама пик. Взяла другую – десятка пик. Еще одну – девятка, и опять же пик. Значит это что-то или просто я вытянула карты из стопки, в которую то ли случайно, то ли специально собрали одну масть? Не знаю. Я не умею читать карты, но в том, что вытянула одну за другой карты черной масти, читалась некая символичность.
Как жаль, что до сих пор нет мобильной связи! Если бы я могла позвонить Арине, спросить совета у Савелия…
Проходя мимо буфета, я невольно содрогнулась: мне вспомнились дрожание чашек и рассказ Моники об увиденном Сарой в зеркале лице. Жуть жуткая, особенно страшно думать об этом сейчас – одной, на выстуженной и плохо освещенной кухне.
Я выпила воды и почти бегом вернулась в спальню, где меня ожидал любимый. К нему, в его объятия.
– Не понимаю, какой бес вселился в Лауру, – удрученно пробормотал Рауль, забираясь в кровать. Но не лег, а сел поверх одеяла по-турецки. – Она хоть и своенравная, но на подлости не способна. Честно говоря, я уже сильно жалею, что пригласил ее. Не думал, что она будет сеять раздор, опасался лишь их совместного с Давидом нахождения под одной крышей. Но никак не ожидал, что из-за Лауры разгорятся два скандала. Вообще не предполагал, что в нашей компании могут возникнуть такие конфликты! Мы всегда отдыхали душа в душу, без споров, разногласий, ругани. Мне очень жаль, правда, очень жаль, что ты увидела совсем другую картину, совершенно не свойственную для нас! Я чувствую себя так, словно попал в чужое общество. Не понимаю, что происходит!
Беспокойства и недоумения у нас были одними и теми же. Впрочем, как, наверное, сейчас у всей компании.
– Чави, к примеру, я знаю много лет, – продолжал Рауль, глядя не на меня, а на свои пижамные брюки. – За ним водится такой грех: любит покрасоваться перед девушками. Но я никогда не слышал и слова плохого от него о Саре. А уж чтобы он на нее замахнулся… Это просто нонсенс! Сара же – бесконфликтная девушка. Может, она и ревнует Чави, не обделенного женским вниманием, но я никогда не видел, чтобы она устраивала такие громкие сцены. А ведь кричала так, будто застала Чави в постели с Лаурой, не меньше. Что он сделал? Пофлиртовал немного с моей сестрой… Даже не столько флиртовал, сколько играл ей на гитаре. Ну да, Лаура сверкала коленками… Виновата. Но… Лаура – не кокетка. Она – «пацанка», сорванец, а вовсе не соблазнительница. Я знаю, как сестра ведет себя с парнями, откровенное заигрывание – не ее метод. Интриговать она не умеет, сталкивать лбами – духу не хватает. Все ее грехи – уколоть репликой Давида да поспорить со мной, и то несерьезно, в половине случаев все же она ко мне прислушивается. Лаура хоть и чертенок, но добрая и отзывчивая девушка! Знала бы ты, как она мне помогала, когда я уже в депрессию впадал в больнице и от однообразия, и от такого долгого лежания! Если бы не Лаура… Она вообще такая – за все переживает, волнуется. Не может она сеять раздор и получать от этого удовольствие! Что с ней случилось?..
Я решила рассказать Раулю о минувшей ночи и странном поведении Лауры, но Рауль поспешил закрыть тему:
– Ладно, поговорю с Лаурой завтра. Давай, Анна, спать.
Я торопливо переоделась в пижаму, а когда повернулась к кровати, увидела, что Рауль, думая, что я не смотрю на него, осторожно поглаживает правую руку. Видимо, потревожил ее, когда останавливал Чави.
– Беспокоит? – встревожилась я.
– Нет, – слишком поспешно ответил он и, дождавшись, когда я лягу в кровать, погасил свет.
* * *
Я впервые за долгое время увидела сон. И это событие больше, чем способность вновь различать запахи и вкусы, ощущать кончиками пальцев шершавость каменных стен, чувствовать кожей, а не душой, холод и тепло, уверило меня в том, что я вновь обрела жизнь – жизнь в теле. Я – человек, такой же, как любой из этой компании, я могу говорить так, что меня слышат, я могу прикасаться к чужим рукам, могу улыбаться, могу, наверное, плакать… И все же увиденный сон куда красноречивей указал мне на то, что я стала живой.
Мое прошлое, которое, казалось, навсегда осталось утерянным в прозрачных коридорах, возвращалось ко мне не в виде воспоминаний, а в виде снов. На самом деле такой была моя выцветшая в памяти жизнь, или нет, но у меня не осталось других «жемчужин», и увиденный во сне день я приняла как когда-то прожитый.
Я словно наяву ощутила на языке кислоту козьего сыра, съеденного на завтрак, сладость виноградного сока, слизанного с бока раздавленной в пальцах ягоды, соль оказавшейся на моих губах капельки пота, катившегося по моему лицу от жары и усердия, горечь… Сладкую горечь моей первой любви.
