В 1670-х годах построена шатровая колокольня.
Собор неоднократно реставрировался. В XVII веке были добавлены асимметричные пристройки, шатры над крыльцами, затейливая декоративная обработка глав (первоначально они были золотыми), орнаментальная роспись снаружи и внутри (первоначально сам собор был белый).
В главной, Покровской церкви стоит иконостас из разобранной в 1770 году кремлевской церкви Черниговских чудотворцев.
Последний (перед революцией) настоятель собора протоиерей Иоанн Восторгов был расстрелян 23 августа (5 сентября) 1919 года. Впоследствии храм был передан в распоряжение обновленческой общины.
В 1929 году собор закрыт, были сняты колокола. Вновь храм начал использоваться для богослужения с 14 октября (праздник Покрова) 1991 года. Богослужения совершаются клириками храмов в Зарядье и Китай-городе.
С 1990 года храм-музей стал снова собирать колокола. В настоящее время эта коллекция — одна из самых богатых в России. Всего в музее 19 колоколов, созданных в 1547–1996 годах (места отливки — Урал, Ярославль, Москва, а также Франция, Голландия, Германия, Западная Белоруссия). Колокола отлиты такими известными мастерами, как Федор и Иван Моторины, Семен Можжухин, П. И. Оловяшников, П. Н. Финляндский, А. А. Самгин. Собор имеет также интересную коллекцию оружия времен Ивана Грозного.
Покровский собор — одна из самых известных достопримечательностей России. Для многих жителей планеты это символ Москвы (такой же, как Эйфелева башня для Парижа). Перед храмом размещается бронзовый памятник Минину и Пожарскому (установлен на Красной площади в 1818 году).
В Санкт-Петербурге находится мемориальный храм, посвященный Александру II, — храм Воскресения Христова, более известный как Спас на Крови (завершен в 1907 году). Покровский собор послужил одним из прообразов при создании Спаса на Крови, поэтому оба сооружения имеют черты сходства.
Темнота на полном серьезе может давить — понять это можно, только оказавшись на глубине несколько километров под водой или, если пучина океана тебе недоступна, просто забравшись под землю. И тогда ты сполна прочувствуешь, что такое настоящий мрак, который, кажется, пронизывает каждую клеточку твоего тела. И не помогает даже самый яркий фонарь.
Пять силуэтов, неверных и призрачных в безжизненном белом сиянии светодиодных фонариков, двигались по широкому низкому тоннелю, хлюпая ботинками по влажной грязи.
— Я теперь хорошо понимаю, что значит «темно дышать»! — проворчал человек, идущий в хвосте небольшой колонны.
— А тут вообще дышать не очень хочется, — проворчал его сосед. — Хоть ты нос прищепкой зажимай…
Вонища тут и вправду стояла такая, что первые несколько минут желудки непривычных людей (а их из пяти было четверо) предпринимали активные попытки выбросить наружу свое содержимое и в придачу — выпрыгнуть следом. И даже через полчаса подземного похода тошнота то и дело подкатывала к горлу.
Человек, идущий впереди, отреагировал на этот короткий диалог ехидным смешком. Ему-то как раз было не привыкать к тому, с позволения сказать, аромату, который царил в московской канализации. Потому что этот человека сам, по своей воле, проводил немалое время в подземных коммуникациях российской столицы.
Ваня Колесников был диггером уже добрых десять лет. Увлечение началось, когда ему было восемнадцать лет — самая пора для приключений и безумств. И год за годом оно только набирало обороты, затягивая его, как асфальтовое болото неосторожно зашедшего бизона. Оказалось, что город под землей ничуть не менее интересен, чем его наземная часть. А если по совести, то Ивану казалось, что Москва подземная — куда интереснее. Это город тайн, темный лабиринт, за каждым поворотом которого можно наткнуться на загадку. В общем, Колесников оказался очарован подземельями.
Поначалу он ходил маршрутами для чайников, опасливо сторонясь колодцев, провалов и спусков на уровни более старых тоннелей. Да и не ставилось такой цели, чтобы пониже забраться. Ваня считал, что увидеть своими глазами кое-какие загадки московских подземелий он сможет и в новых сооружениях. Например, знаменитых метровых крыс, про которых в свое время были даже сюжеты на Центральном телевидении.
Крыс он, конечно же, не нашел. И вообще ничего интересного не нашел. Зато несколько раз чуть не нарвался на крупные неприятности — по верхним ярусам московских катакомб кто только не шляется! Работники муниципальных служб, бомжи, малолетки в поисках приключений… Колесников сделал выводы и решил, что пора забраться поглубже. Это казалось более безопасным вариантом.
И вот уже много лет Ваня Колесников ходил под землю. В среде московских диггеров он стал личностью достаточно популярной, пользовался известной репутацией и уважением. У него даже пару раз брали интервью для телевидения.
Несколько недель назад к Ивану подошел человек средних лет, представился научным сотрудником Института современных знаний и попросил помощи в одном несложном деле. Иван Колесников, как человек, очень неплохо ориентирующийся в московских катакомбах, должен был провести группу в составе этого самого ученого и троих его друзей к старому канализационному отстойнику. Особенность этого отстойника состояла в том, что до Великой Отечественной войны он был связан с Кремлем. Теперь, конечно, эти коммуникации были перекрыты, а доступы к отстойнику теоретически замурованы. Но на самом деле имелось несколько проходов, которые позволяли выйти к этому старому большому колодцу.
Иван поинтересовался, зачем это простому ученому. Тот ответил, что это нужно для его диссертации по биологии.
Колесников мгновенно навострил уши. Ему всегда было интересно что-то новое и необычное, на что можно было наткнуться в московских подземельях. А его оставалось все меньше и меньше. Уже давно были найдены и правительственное убежище, и секретная ветка метро, и подземные ходы, которые раньше вели за черту города, а теперь имели выходы в спальных районах Москвы. Новое было все труднее обнаруживать.
И он согласился. Ученый, назвавшийся Ярославом, выдал довольно щедрый аванс и сказал, что Колесников получит возможность присутствовать при исследованиях.
— А в чем суть исследований-то? — спросил диггер.
— Я историк. Ищу подтверждения того, что здесь когда-то была крупная лаборатория по производству химического оружия, которую курировал лично Сталин. Говорят, отходы из нее шли как раз в этот отстойник.
— Отходы химического оружия? В отстойник посреди Москвы? — удивился Ваня.
— А в чем, собственно, вопрос? Можно подумать, абсолютно все отходы токсичны.
Ваня смутился. Наверное, действительно отходы были разными.
— Выбрасывали только то, что не представляло угрозы для москвичей. Остальное запечатывали в толстостенные бочки из сплава, трудно поддающегося коррозии, и вывозили в могильники. Часть этих могильников мы нашли… А здесь, в заброшенном отстойнике, мы будем искать следы других веществ, характерных для производства химического оружия. Конкретно — люизита и табуна. Есть ряд сопутствующих химикатов, характерных для производства только этих веществ, и если мы их найдем, то значит, в центре Москвы на самом деле существовала секретная лаборатория по производству боевых отравляющих веществ.
