Шаблинский от такого заявления пришел в ярость, пообещал порвать на куски всех эпидемиологов Москвы.
Неизвестно, чем бы это закончилось, если бы в больницу не доставили еще двух человек, никак не вписывавшихся в гипотезу о вспышке кишечной инфекции у воспитанников одного детского садика. Как минимум они не попадали по возрасту, так как один был пенсионером, а второй — акселератом, учившимся в седьмом классе школы с физкультурным уклоном.
Впору было насторожиться — и доктора насторожились. Все походило на то, что инфекция не ограничивается только одним детским садом номер триста девяносто восемь. Но тогда это должно было означать что-то подозрительно напоминающее эпидемию.
Самое странное, что традиционные мероприятия не оказывали надлежащего действия. Даже после промывания желудка, уколов и капельниц больные испытывали те же симптомы. Более того, казалось, что облегчения для них не было вовсе никакого. Анализы крови ничего путного не показывали. Это тоже немного настораживало, и все доктора ломали голову над тем, с чем же им пришлось столкнуться.
Воспитательница Маша Бричкина была среди прочих госпитализированных. Поскольку койки сейчас отдавали в первую очередь детям, она оказалась на кушетке в конце коридора, и, честно говоря, про нее даже позабыли, потому что в больницу поступали все новые пациенты.
Время от времени у девушки все-таки интересовались, как она себя чувствует. Маша даже слышала эти вопросы, но, когда пыталась ответить, голосовые связки напрочь отказывались ей подчиняться. Так что спрашивавшие медицинские работники, постояв несколько секунд, как правило, бежали дальше — работы сегодня было разливанное море.
Вскоре поступили сигналы из других больниц — там тоже были люди со схожими симптомами. В основном дети. Но попадались и взрослые — пенсионеры, люди среднего возраста, разного общественного и служебного положения.
Наконец-то зашевелилась санстанция — ситуация становилась кризисной, чтобы и дальше продолжать отговариваться выходным днем. В детский сад номер триста девяносто восемь, в три школы, откуда поступили пострадавшие, были направлены сотрудники с приказом собрать пробы всего, чего только можно. Перепуганных поваров разыскали дома и привезли на ковер к стихийно формирующейся кризисной комиссии.
Оповестили МЧС, что, возможно, понадобится помощь в организации карантина. Хотя пока что болезнь не проявила себя как передающаяся воздушно-капельным путем.
В пятнадцать пятьдесят восемь умер мальчик Коля из средней группы детского сада. У ребенка внезапно остановилось дыхание. Запустить легкие реаниматологи не смогли, как ни старались. Казалось, что этот орган у мальчика просто-напросто лишился связи с мозгом, что нейроны больше не могут передавать для него сигналы о том, что надо делать вдохи и выдохи.
Колю отправили на срочное вскрытие. Убитые горем родители попытались прорваться в морг, чтобы не позволить резать тело своего ребенка. Они кричали о том, что хотят похоронить его по-человечески, а не как изрезанную на куски куклу. Кое-как их остановили, но так и не смогли объяснить, что сейчас это просто жизненно необходимо — понять, из-за чего началась эпидемия.
В это время по Москве уже объявили о вспышке непонятного кишечного заболевания. Людей призывали быть осторожными и употреблять в пищу только те продукты, которые хорошо проверены. Советовали воздержаться от скоропортящихся продуктов, тщательно проваривать или прожаривать пищу.
Следует знать нрав столицы, чтобы понять: объявленная тревога не вызвала здесь большой паники. Да и вообще, ничего похожего на панику не наблюдалось. Это свойство большого города, живущего в ускоренном ритме, — реагировать на угрозы постольку поскольку.
Другой вопрос, что сообщение о новой угрозе действовало на людей чисто подсознательно, не добавляя радужности в ощущение мира. Тут следует понять, что именно среди жителей больших городов, а тем более самой Москвы, как нигде, наблюдается некое «встроенное» недовольство положением дел в городе, стране и мире. Это недовольство, как ни странно, свойственно даже тем, кто в принципе проявляет лояльность к существующему строю. Считается как бы признаком хорошего тона сказать что-то вроде: «Волков, конечно, правильный мужик, но что-то он вот тут накосячил. Надо было сделать…» — и дальше человек должен выдать свой взгляд на решение проблемы. Не обязательно этот взгляд должен быть мудрым и правильным, но он должен быть — такова природа городского человека.
Не испытав тотальной паники, Москва тем не менее стала еще более настороженной. Этого не могли пропустить разного рода словесные спекулянты, называющие себя политическими аналитиками. По радиостанции «Голос Москвы» вовсю начали прохаживаться о безответственности руководства Москвы и правительства в целом. И хотя речь шла о болезни, все равно каким-то образом к ней приплеталась неправильная политика президента Волкова, его изоляционизм по отношению к Западу, агрессивное поведение России на Кавказе и прочая традиционная чепуха, на которую может обращать внимание только уже упоминавшийся житель большого города.
Вслед за мальчиком умерли еще пенсионер и женщина средних лет. Причины были все те же — внезапная остановка дыхания. Все яснее становился тот факт, что за личиной кишечной инфекции скрывалось что-то серьезное и опасное. Лаборатории санэпидемстанции работали с пробами продуктов, взятых с кухни детских садов и школ, откуда прибывали пострадавшие. Уже требовали от каждого, кто прибывал с новым симптомом, брать с собой понемногу всего, что имелось в холодильниках. Это создало в лабораториях немыслимый хаос и на добрый час отодвинуло получение правильного ответа на вопрос — чем больны люди. Да и вообще, этот ответ дали не эпидемиологи, а врач все того же инфекционного отделения больницы.
Он проходил по коридору, по-быстрому осматривая людей, которые лежали там на койках, кушетках и каталках, собранных чуть ли не со всего учреждения. Дойдя до Маши Бричкиной, он мгновенно обратил внимание на то, что девушка дышит тяжело, с хрипом и присвистом, как будто бы у нее воспаление легких. Врач заговорил с девушкой, та явно попыталась ответить, но из горла вырвался только едва слышный скрипучий стон. Из уголка рта по подбородку потянулась полоска слюны.
Доктор заметил, что лицо девушки больше всего напоминает жутковатую безжизненную маску. Один глаз был почти закрыт — только в узенькую щель поблескивал белок, второй тоже открывался не полностью. Мышцы лица как будто бы обвисли, потеряв жизненный тонус, из-за чего девушка казалась гораздо старше, чем она есть на самом деле. Доктор проверил горло, отметив его неприятный красный цвет, как при ангине. Миндалины при этом увеличены не были. Доктор отпустил голову девушки, и она бессильно свесилась на грудь. У него зародилось страшное понимание того, что за болезнь это может быть.
Минут через десять прозвучало слово «ботулизм». Еще через полчаса это подтвердилось свежими анализами, сделанными у случайной выборки больных.
Теперь стало понятно, что нужно искать причину заражения. Всех, кто еще мог говорить, опрашивали на предмет того, не ели ли они домашние консервы, грибы и тому подобное. По возможности все продукты, о которых говорили и которые имелись в лабораториях, проверялись на наличие возбудителя ботулизма, хотя все равно было непонятно, откуда столь массовое отравление.
