— А вот здесь одна папка была, так мы пока не можем ее найти! — сказала самая симпатичная из девушек. — Но вы знаете, там еще такая куча бумаги лежит, а эти сантехники, разумеется, все перепутали и перемешали да еще и потоптались сверху.
— Сантехники? — не понял Неверов.
— Да, они выносили бумаги, чтобы можно было заняться ремонтом. Их просили, чтобы все складывали аккуратно, но они, видимо, ничего не поняли. Да и что им понимать — это же просто бумага, с точки зрения простого обывателя, какое им дело, насколько ценен это документ на самом деле…
Майор поднял палец, прося на секунду остановиться.
— То есть бумаги из кабинета выносились сантехниками? — переспросил он.
— Да, именно, — ответила девушка.
— А кто контролировал процесс? — спросил Неверов.
— Вообще, Макарыч за ними смотрел, Каратаев… ну, охранник наш, который тоже сейчас в кабинете.
— Позовите-ка его сюда, — попросил Клим.
Макарыч пришел, еще раз степенно поздоровался. Клим ответил ему учтивым кивком и спросил:
— А скажите, вы все время находились возле сантехников, которые выносили бумаги? Они были на виду?
— Нет, я отходил, — вздохнул Макарыч. — Надо было как-то следить и за ними, и за дверями входными… Разорваться на две части я не мог, вот и бегал туда-сюда, как мальчуган.
— Хорошо. А описать вы мне этих водопроводчиков можете?
— Да, конечно! — кивнул сторож. — Один такой мордастый, узкоглазый. Вроде как бурят. Я их много видал в армии, так что, наверное, все-таки именно бурят. Второй — русский, морда такая пропитая, нос картошкой, бородавка на щеке. А третий — молодой совсем. Чурка какой-то. Я бы сказал, что, наверное, таджик. Но такой обходительный, не хамил, ничего…
— Они как-нибудь представились? Между собой друг друга называли? Ну, по именам, я имею в виду.
— Ну этого, который черный-то, Хамидом звали, я точно помню, а который русский пропойца — того вроде Василием кликали. А вот бурята, врать не буду, не помню, чтобы при мне называли.
— Хорошо… Вам подозрительного в этих людях ничего не показалось? — спросил Клим.
Охранник только рассмеялся.
— А у нас, товарищ майор, таких подозрительных на всю Москву добрый миллион. Моя бы воля — ни одна сволочь чуркестанская сюда бы не попала! Одно только разорение и безобразие от них. Только и знают, как на русских людях верхом ездить…
Неверов имел на этот счет иное мнение, но в принципе местами Макарыч был прав. Надо было как-то фильтровать поток мигрантов, в котором Москва последние годы просто-напросто захлебывалась. Иначе была опасность, что скоро этот город станет уже откровенно не для русских. Приезжие были не только дешевой рабочей силой. Они также везли свою культуру, а вместе с культурой — полное нежелание ассимилировать ее в местные порядки. На эту проблему можно было закрыть глаза и громко заявить, что ее нет. Но, увы, она после этого не исчезала.
— Я конкретно про этот случай спрашиваю, — терпеливо объяснил Неверов. — Поведение у них было обычным?
— Да, вполне, ничего такого не заметил. Мне показалось, что все было как всегда.
Неверов кивнул головой и снова обратился к девушкам.
— Что лежало в этой папке, вы мне сказать можете?
— Конечно! — хором воскликнули девушки. — Сейчас посмотрим!
Они закопались в ворохе описей и каталогов, и через несколько минут Неверов получил ответ, который заставил его грязно выругаться и обозвать себя и весь аналитический отдел до кучи тупыми баранами.
— Там были чертежи-планы собора Покрова на Красной площади. Храма Василия Блаженного, имеется в виду. Эти чертежи были выданы самому Ле Корбюзье, когда он работал в Москве. Тогда он собирался кардинальным образом изменить облик Москвы, плотно работал на этот счет с Наркоматом искусства и просвещения, но реализовать все замыслы ему не дали.
— Корбюзье — это который построил Дом Центросоюза? — уточнил Неверов.
— Да, он самый! — кивнула девушка.
Клим только головой покачал. Ответ на вопрос, что собирались взрывать террористы, кажется, был у него в руках. Но он порождал еще целую серию неясностей, главной из которых была: как именно преступники собирались закладывать взрывчатку в здание, расположенное прямо возле Кремля, в самом центре столицы?
На этом разговор можно было считать законченным. Неверов поблагодарил за помощь всех, кто реально ему помогал. Не удержавшись, еще и одарил директрису ледяным взглядом, чтобы та как следует прочувствовала неправильность своего отношения к работе.
Он был уже в машине, когда раздался телефонный звонок. На связь выходил подполковник Суховей.
— Короче, друг, треснул наш Артурчик, как гнилая тыква, на втором часу разговора! Оказывается, главным негодяем нашего спектакля является первый вице-премьер Харитонов.
— Интересно. Не то чтобы совсем уж неожиданно, но очень интересно. Он же вроде вполне умеренным всегда был. Ну да, никогда не говорил, что в восторге от курса президента, но и в чрезмерной критике не был замечен. Не говоря уже о том, чтобы питать какие-то черные замыслы.
— Ай, Климушка, в жизни такое сплошь и рядом, человек выкидывает такой фокус, на который кажется совершенно неспособным. В общем, мы сейчас уже едем его брать, пока тепленький. А как у тебя дела?
— Взрывать они хотят собор Василия Блаженного, — ответил Неверов. — А я сейчас поеду искать и брать того, кто украл чертежи из Главного архивного управления.
— Ну, у тебя улов тоже весьма добротный, — одобрительно сказал Суховей. — Ладно, товарищ! Давай работать, раз уж появилась такая возможность!
Неверов нажал кнопку отбоя. Настоящая работа — это хорошо. И пусть он еще не дышит в спину террористам — все равно сделан еще один изрядный шаг вперед…
Глава 13
Получив от Мантуша несколько разрядов по гениталиям, Артур обделался и завопил, что расскажет абсолютно все, пусть только его больше не трогают. Дознаватель сочувственно кивнул и сел на стул рядом с пленником, выжидательно на него глядя. Силантьев, всхлипывая и стеная, сообщил, что вице-премьер Борис Харитонов давно уже работает в связке с ним и что с того самого момента, как президент Волков решил, что с Западом возможны только равноправные отношения, без всякого угодничанья и подхалимства, Харитонов сразу поставил себя в оппозицию. Нет, Борис Илларионович был слишком умен, чтобы примыкать к разнообразным блокам, которые все равно ничего не могли, кроме как устраивать идиотские митинги, неизменно заканчивавшиеся разбродом, а то и разгромом. Он воздерживался от громких замечаний относительно политики президента, высказывая только сдержанную критику, причем достаточно конструктивную. И Волков к нему прислушивался как к одному из лучших своих советников. Харитонов понимал, что сильную систему можно разрушить только изнутри, став ее частью. И он стал. Он так встроился в эту самую систему, что превратился в неразличимый призрак.
