Например, у него никогда прежде не было жены, тем более — детей. А единственная Яна, которую он знал, была толстой и несуразной продавщицей из булочной возле дома. И тем не менее Клим увидел такой сон, какого и врагу пожелать не хотелось.
Колыбель на ржавой проволоке едва заметно раскачивалась под закопченным потолком. Каждое отклонение от вертикали выплевывало в душный, гадко-теплый воздух тяжелый низкий скрип. Непонятно, как ребенок мог спать в таких условиях. Неужели он, еще лишенный разума, но наделенный интуитивным ощущением окружающего, может не замечать этого безумия, этого эпизода из дрянного гротеска! Боже мой! Ну кто нашел это сооружение неведомых времен, кто додумался выложить его чудовищное кожаное чрево бельем и подушками. Кто, наконец, был настолько лишен мозгов, что взял да и положил туда младенца!
Клим затянулся сигаретой. Плохой табак — щепки пополам с мусором — обжег горло, начал скрести во рту и гортани острыми грязными когтями. Седая струйка дыма потянулась вверх, распласталась по потолку и стала кататься по нему, сгребая с досок копоть и паутину.
— Дом спалишь, идиот, — злобный женский голос щелкнул между глаз из темноты за колыбелью. Только присмотревшись, Неверов смог различить жену. Сидит, раскачивается вперед-назад, пялится не моргая — он ощущает ее взгляд, словно протискивается сквозь полиэтилен.
Он улыбается. Нельзя злиться на нее. Никогда. Даже когда она пытается оскорбить. Как теперь.
Скрипит проволока. Свечка еле-еле поблескивает. Сейчас на улице светлей, чем здесь, — окна кажутся сизыми пятнами на черном бархате. Будто пыль. Фу! Мерзость! Он протянул руку — нужно, чтобы ткань вновь стала чистой.
Жена почему-то испугалась, отскочила еще дальше, чем была, почти до стены, и прошипела:
— Не тронь, дрянь такая!
Что это с ней? Чудная… Клим улыбнулся и опять стал чистить бархат. Получалось плохо. Он хотел было подойти к этой невыносимой сизости, к этой седине поближе…
— Сядь!
О-о-о, это уже истерика. То, что у любимой Яны всегда получается на пять баллов. Как по заказу, свеча разгорелась так ярко, что комнату можно было рассмотреть до самой мелочи. И игрушки, трупами разбросанные на темном паласе, и кровать, накрытую дырявым байковым одеялом в клеточку, и рисунок обоев, под копотью почти затерявшийся… А еще, разумеется, Яну. Она стоит, протянула к Неверову обе руки — длинней себя: ужас настоящий — когти из-под кожи лезут черные, острущие, как у тигра. Он что, думал, у него обыкновенная жена? О нет, она тоже не отсюда, как и эта проклятая проволока, и эта малахольная колыбель, и существо, притворявшееся сигаретным дымом, а теперь ползающее наверху и строящее себе плоть из паутины, копоти и шелухи старой, изменившей цвет краски.
— Тише, солнышко, — главное что? Правильно: не бояться и не перечить.
Клим уселся, зажав руки между коленей. Пусть видит, что он спокоен.
Яна еще немного попугала, помахала когтями так, что ветер свистел, а потом руки снова стали короче, когти спрятались, вместо них появились ногти. Красивые — розовые, идеальной формы, с великолепным маникюром, сотворенным в косметическом салоне. Интересно, тамошние мастера про что-нибудь догадываются?
— Растревожишь малыша — голову оторву, — холодно сказала жена.
Неверов мерзко захихикал: ну за кого его держат? Сын не может проснуться, пока лежит в этом чудовище. Эта колыбель, проволока, белье — самая настоящая ловушка. Ловушка для ребенка, который еще и ходить-то как следует не научился.
Жена заметила мысли Клима. Не то, о чем они, а сами мысли. Она это умеет, у нее особенные глаза. Словно два маленьких рентгена. Не только просвечивают насквозь (честное слово, это наименьший вред), но они еще и радиоактивные! Он чувствует, что скоро не выдержит сумасшедших доз и умрет. Медленно, неизбежно и болезненно.
Его мысли замечены.
— Ну что с тобой? Что ты еще надумал?! — Яна говорила тихо. Можно подумать, она не знает, что сына не разбудить, он в плену ржавой проволоки и несуразной кожаной колыбели, похожей на церемониальный гроб первобытного вождя.
— Ничего я не надумывал, — улыбнулся Неверов. Вот, кстати, сильнейшее оружие на все случаи жизни. Если ты способен улыбаться, то определенно еще способен постоять за себя.
Не поверила. Встав между ним и колыбелью, зацепила ее рукой, чтоб раскачивалась сильней. Да!! Этот скрип — тоже оружие. От него Климу хотелось царапать себе лицо и валяться по полу. Он знал — нельзя. Только начни сходить с ума — и остановиться уже невозможно.
Потрескивала свеча. На потолке шевелилось огромное чудовище — вот покурил, так покурил. Мерзостная гадина напоминала спрута, сплетенного из паутины. Черт возьми, почему он послушал Яну и не снял тенета, почему не собрал их на метлу и не сжег?
Жена что-то говорила. Клим ловил слова ушами и заталкивал в голову так, чтобы хоть немного ума оставалось свободным. Чтобы ее слушать и одновременно искать ответы на вопросы.
— Клим, родной, успокойся. Я тебя очень прошу. Что с тобой?
Отчаянное положение. Этот начавшийся спектакль явно недаром. Сдается ему, сегодня будет плохо. Надо что-то делать.
— Климушка, ты меня вообще узнаешь?
О, еще бы он тебя не узнавал! Ты ему уже пять лет снишься. Из них — два года до свадьбы и потом еще три. До свадьбы все так красиво… Потом… потом потолок начал скрываться под паутиной, освещение в квартире остановилось на уровне свечей. А ты стала носить только черное. Похоронили его и твоих родителей — внезапно они вздумали все вместе съездить на машине в Питер и погибли. Боже, ты тогда вся потемнела и… расцвела.
— Яна, милая, конечно, узнаю, — льстиво сказал Неверов. Надо поумерить ее агрессивность.
— Может, тебе кофе сделать или чаю?
— Не беспокойся, все нормально.
Неужели она решила опуститься до отравы?
Яна по-прежнему стояла между Неверовым и колыбелью. Свечка трещала, как «белый шум», и захлебывалась собственной яркостью.
Яна снова что-то говорила, но ему было уже не до того. Он нашел вопрос, на который очень нужно ответить!
Почему она и все призраки с чудовищами, живущие здесь, не хотят, чтобы проснулся его сын? Он должен разбудить сына — тогда все станет на свои места, тогда он, наконец, сможет во всем разобраться. Его разуму просто недостает могучей детской интуиции.
Колыбель заскрипела сильней, и тут на Неверова с потолка рухнул паутинный гад. Он обволок Клима полностью. Гам в квартире почти стих — уши были законопачены, глаза заклеены, в рот и нос полезли тонюсенькие твердые щупальца.
Удалось высвободить руки, при этом показалось, что с них напрочь содрало кожу. Но липкой теплоты текущей крови не чувствовалось, и Клим понял, что паутина оказалась не такой уж мягкой.
Спички!!! В кармане!!
Паутина очень хорошо горит. Тварь мгновенно превратится в пепел.
