— Похоже, нет никого, товарищ майор, — доложил оперативник.
— Может, в сортире сидит? — предположил водитель, который, как подавляющее большинство профессиональных водителей, считал себя умнее всех на свете.
Свинцов, точно знавший, что если в сортире кто-нибудь и сидит, так разве что один из бойцов Назмутдинова, в ответ лишь сердито дернул щекой и полез из машины.
Вопреки его ожиданиям — а может быть, напротив, в полном согласии с ними, — двор и огород на участке Твердохлебова оказались аккуратно и где-то даже любовно ухоженными. Земля здесь была скудная, тощая — почти что голый песок, — но зеленый лук, укроп и прочая зелень из нее так и перли. Аккуратнейшим образом подвязанные томаты стояли ровными рядами, как солдаты роты почетного караула, и среди темно-зеленой листвы уже там и сям проглядывали белесоватые шарики наливающихся плодов. Яблони, груши и прочие плодоносящие деревья были мастерски, с большим искусством обрезаны и побелены настолько единообразно, что в голову сама собой приходила мысль: а не пользовался ли Твердохлебов, помимо кисточки и ведра с известкой, еще и плотницким метром? Темная, сочная картофельная ботва вытянулась ровными рядами, как выстроенный для прохождения торжественным маршем батальон; вообще, порядок в огороде царил армейский — в лучшем смысле этого слова.
Зато дом, когда-то красивый, украшенный резными наличниками с петухами и прочими финтифлюшками, заметно обветшал. Светлые сосновые доски, которыми он был обшит, облезли и потемнели; там, где их больше всего доставали дождь и ветер, они стали почти черными. Крыльцо опасно покосилось, но оконные стекла были отмыты до полной прозрачности, а на посыпанной гравием дорожке не было видно ни травы, ни сора. На крыльце ровным рядком стояла обувь — видавшие виды резиновые сапоги с заплатой на правом голенище, старые, разбитые, носившие на себе явные следы многочисленных ремонтов белые кроссовки «Адидас» и растоптанные, но аккуратно вычищенные армейские бутсы. Вылинявший почти добела веревочный половичок под дверью был потертым, но чистым, и было решительно непонятно, является весь этот порядок следствием свойственного параноикам педантизма в мелочах или въевшейся в плоть и кровь армейской дисциплины.
Справа, под ветхим навесом, виднелся какой-то накрытый брезентом продолговатый предмет весьма знакомых очертаний. Свинцов кивнул в ту сторону подбородком; один из оперативников, подойдя, жестом фокусника сдернул линялый брезентовый чехол, и взорам присутствующих предстала красная «Ява-350» с тронутыми ржавчиной никелированными крыльями и накладками на бензобаке. Номер — черные цифры и буквы на белом фоне — был тот самый, что врезался в память Свинцову, казалось, на всю оставшуюся жизнь.
— Опаньки, — сказал один из оперативников. — Прямо новогодний стол заказов. Товарищ майор, а может, это какая-то подстава? Ведь так просто не бывает! Съездил на мотоцикле на дело, вернулся домой и поставил драндулет на место… Осталось только винтовку под кроватью найти!
— Поживем — увидим, — недовольно проворчал Свинцов, которому все это тоже не очень-то нравилось. В конце концов, даже последний псих мог бы, кажется, сообразить, что оставлять такую улику посреди двора ни к черту не годится. Того и гляди, окажется, что в день, когда было совершено преступление, Твердохлебов пьянствовал в теплой компании друзей, которые в один голос подтвердят его алиби… — Наза, ты где?
Из кустов сирени под забором с треском выбрался похожий на пятнистого серо-черного медведя капитан Назмутдинов.
— Упорхнула птичка? — спросил он.
Назмутдинов прожил в Москве без малого двадцать лет, но до сих пор не избавился от акцента, который с первых слов выдавал в нем уроженца солнечного Татарстана. Вместо «сделал» он говорил «сделиль», вместо «цапля» — «цапл»; над ним посмеивались, но исключительно за глаза, поскольку Наза был вспыльчив и управлялся с кулаками куда более ловко, чем с языком.
— Посмотрим, — угрюмо буркнул Свинцов. — Давай, дорогой, работай захват.
Назмутдинов с подчеркнутым сомнением покосился на хлипкую дверь дачного домика.
— Без ордера? — сказал он. — Без санкции? Скажи, Саня, ты хорошо подумал?
— Я карашё падумаль, — не отказав себе в удовольствии передразнить капитана, неприязненно сообщил Свинцов. — Ты омоновец или прокурор? Санкцию ему подавай… Преступник вооружен и очень опасен — этого тебе мало?
Как и ожидал майор, Наза не осмелился с ним спорить. Еще больше помрачнев, он махнул рукой в сторону двери. Сейчас же, будто из-под земли, у крыльца появился здоровенный, больше Назмутдинова, сержант. Примерившись, он ударил по двери в районе замка подошвой своего высокого ботинка, и та распахнулась с треском и грохотом, уронив на веревочный половичок длинную, острую белую щепку. Выставив перед собой автомат, сержант нырнул в полутемные сени (или веранду, или прихожую — у этих дачников никогда не разберешь, где сортир, где кладовка, где сарай для инструментов, а где спальня). С обратной стороны дома послышался звон стекла — подчиненные капитана Назмутдинова в полном соответствии с наукой штурмовали дом со всех сторон одновременно, не оставляя подозреваемому никаких шансов.
На протяжении какого-то времени в доме осторожно скрипели половицами и стучали распахиваемыми дверями. Затем на крыльце показался давешний сержант. Куцый милицейский автомат он держал под мышкой, трикотажная маска была небрежно сдвинута на лоб.
— Чисто, — сообщил он, ни к кому конкретно не обращаясь, и длинно сплюнул в клумбу. — Успел свалить, падло.
Назмутдинов что-то пробормотал в микрофон рации, и спустя минуту к крыльцу подкатил и остановился, едва не упираясь бампером в багажник «Волги», микроавтобус, на котором приехали омоновцы.
— Грузимся? — спросил капитан у Свинцова.
На его широком и плоском лице с узкими щелочками раскосых восточных глаз читалось неприкрытое облегчение. Дело вышло пустяковое, без стрельбы, мордобоя и далеко идущих последствий. Ну, вломились без ордера в дом, так поди докажи, что это были они, а не какие-нибудь бомжи, вечно шарящие по дачам в поисках поживы!
Свинцов мысленно пожал плечами. Что ж, на нет и суда нет. Это была просто еще одна мелкая неудача в длинном ряду неудач, которые преследовали его всю жизнь. Конечно, глупо было надеяться, что преступник, так явно засветившись со своим приметным, чуть ли не антикварным мотоциклом, станет сидеть дома и ждать, когда за ним придут. Он давным-давно скрылся в неизвестном направлении, а может быть, его постигла та же участь, что и других исполнителей: сделал дело — получи пулю в затылок и не чирикай. Похоже, таинственный заказчик был не дурак. Ох не дурак! Напел чего-то в уши больному человеку, у которого к тому же имелись старые счеты с охраной «Бубнового валета», подписал инвалида на мокрое дело, а когда нужда в нем отпала, просто шлепнул без лишних разговоров. Отсюда и та легкость, с которой Свинцову удалось выйти на Твердохлебова. Ведь что он, в сущности, нашел? Пустую дачу и старый мотоцикл, от которого, сколько его ни пытай, свидетельских показаний все равно не добьешься…
