Все было ясно, тем более что в плотном ряду поставленных впритирку друг к другу на узком травянистом пятачке иномарок зияла брешь, от которой на дорогу вели две хорошо заметные свежие колеи. Оставалось только объявить план «Перехват» и наблюдать за развитием событий, которые, черт их дери, окончательно вышли из-под контроля. Для этого в первую очередь надлежало выяснить, какую именно машину угнал сбесившийся инвалид. Сделать это было проще простого, ибо хозяин угнанного автомобиля, несомненно, находился среди игроков в пейнтбол, которые все еще бродили по лагерю, хором выкликая какую-то Лену.
— Чего они там орут? — хмуро спросил майор Свинцов.
— А я знаю? — пожал покатыми плечами капитан Назмутдинов.
Старшина Гавриленко благоразумно промолчал, хотя уже начал понимать, какую Лену зовут и почему эта Лена не откликается. Догадка понемногу превращалась в очень неприятную уверенность, но старшина помалкивал в тряпочку, надеясь, что кривая вывезет и что потерявшаяся Лена просто заплутала в лесу.
Увы, его надеждам не суждено было оправдаться. Спустя каких-нибудь десять минут старшина Гавриленко стоял в пустом просторном помещении на втором этаже спального корпуса номер три. За исковерканным пулями голым оконным проемом негромко шумели на поднявшемся ветру березы и сосны. Толстый желто-коричневый шмель, деловито гудя, раз за разом тыкался в нагретую солнцем кирпичную стену, на которой, вводя его в заблуждение, красовалось оставшееся от одной из предыдущих игр пятнышко желтой краски. Под окном, на бетонном полу, с которого кто-то заботливо смел куски штукатурки и опавшую листву, лежал человек в коричнево-зеленом армейском камуфляже и черном пластиковом шлеме с прозрачным плексигласовым забралом. Рука в толстой перчатке с поролоновыми вставками еще цеплялась за рукоятку маркера, который вблизи так же мало походил на автомат, как детский водяной пистолет на боевой ствол. Плексигласовое забрало шлема было густо забрызгано красным — увы, не снаружи, а изнутри. Почти по центру прозрачного лицевого щитка виднелось аккуратное круглое отверстие. Судя по его расположению, пульс у лежащего на полу человека можно было не искать.
Сам не зная, зачем это делает, майор Свинцов наклонился и снял с головы лежащего простреленный шлем. По грязному бетонному полу рассыпались густые каштановые волосы. Левый глаз, серо-голубой и, как показалось Свинцову, удивленный, был широко открыт. На месте правого зияла кровавая дыра, но, несмотря на это, лицо убитой казалось нереально красивым.
— Прямо в глаз, как белку, — констатировал майор и повернулся к старшине Гавриленко, который стоял поодаль, свесив длинные, как у гориллы, руки, и исподлобья наблюдал за его действиями. — Ты что наделал, мудак?
— Так, а чего она?.. — с интонацией нашкодившего школяра забормотал громадный омоновец. — Она пальнула, ну, и я… Откуда ж мне знать? Я машинально…
— Машинально, — с горечью передразнил майор. — Тоже мне, Шура Балаганов. Чтоб тебе ни дна ни покрышки!
Старшина снова что-то забормотал, но Свинцов его уже не слушал. Он испытывал крайне неприятное ощущение стремительного падения в бездонную пропасть. «Вот уж действительно ни дна ни покрышки», — подумал он и, повернувшись на каблуках, вышел из комнаты.
В пустом замусоренном коридоре ему повстречался высокий и грузный человек с рыхлым простоватым лицом — кажется, муж убитой. Он все еще был одет в пятнистый серый камуфляж с оранжевым пятном на груди.
— Вы здесь главный? — спросил он и, не дожидаясь утвердительного кивка майора, сообщил: — Мою машину угнали. «Порш-кайенн», внедорожник. Номер я продиктовал вашим людям… А моя жена не нашлась?
— Там, — коротко бросил Свинцов, ткнув большим пальцем через плечо, и, обойдя адвоката Кузина, торопливо зашагал к лестнице.
* * *
Выслушав доклад, излишняя красочность которого говорила о том, что Неверов основательно задет за живое, Федор Филиппович по-новому оценил некоторые изменения во внешности своего лучшего агента.
— Развлекаешься? — спросил он, неодобрительно разглядывая свежие ссадины на костяшках пальцев его правой руки.
Проследив за направлением генеральского взгляда, Клим с непринужденным видом убрал руку под стол.
— Отнюдь, — сказал он, поигрывая пустой кофейной чашкой. — Тоже мне, развлечение. Просто не смог удержаться. Ну и, наверное, не захотел.
— Потакать своим желаниям как раз и означает развлекаться, — заметил Потапчук. — Разве нет?
Клим невесело улыбнулся и покачал головой.
— В чем-то вы, несомненно, правы, — сказал он.
— На то я и генерал, — как бы между делом напомнил Федор Филиппович.
— Но! — воздев к небу указательный палец, многозначительно провозгласил Неверов. — Если бы я действительно потакал своим желаниям, этот тупой мент уже поменял бы обувку.
— То есть?..
— То есть мне стоило большого труда сдержаться и не пристрелить его к чертовой матери. Экая глупая скотина! Взять и в два счета изгадить дело, с которым справился бы и первоклассник! Этот хваленый профессионал Твердохлебов на поверку оказался хрестоматийным валенком! Мотоцикл во дворе, винтовка на чердаке… Просто обернута брезентом и засунута между стропилами. Представляете? Отщелкал, кого требовалось, вернулся домой, почистил оружие, убрал его на место — не в тайник, а вот именно на место, потому что тайником это никак не назовешь, — и живет себе дальше как ни в чем не бывало, словно ничего и не произошло. Грибы собирает. Если бы это стадо баранов явилось к нему на дачу хотя бы получасом позже, они б его взяли тепленьким. А если бы этот дурень в майорских погонах не выпячивался и делал, что приказали, вместо них туда явился бы я и, уж конечно, не упустил бы клиента.
— Надеюсь, — сдержанно согласился Федор Филиппович.
— Поэтому, — произнес Клим, — мне действительно стоило большого труда удержаться. Я бы, может, и не стерпел, да вдруг подумал: ну, нет, это для него слишком легкий выход. Шлепнешь его, а назавтра на Петровке вывесят фотографию в траурной рамке — дескать, погиб на боевом посту. Да еще и наградят посмертно. Пускай живет. Хотя я бы на его месте, наверно, предпочел, чтобы меня застрелили.
— Что так? — с деланым интересом спросил Федор Филиппович. — Думаешь, он знает, что такое угрызения совести?
— Ха, совесть! — воскликнул Неверов. — При чем тут какая-то совесть? Угрызать его будет не совесть, а муж убитой. Его зовут Андрей Кузин, и он, чтоб вы знали, адвокат — преуспевающий, с деньгами и связями, с обширной клиентурой, которая на него чуть ли не молится, а главное, очень грамотный.
— У-у-у, — протянул генерал, на этот раз совершенно искренне. — Да-а… Вот это незадача! Не ситуация, а страшный сон российского мента. Свидетелей, как я понимаю, толпа, и все будут просто счастливы дать показания против родного столичного ОМОНа. Как говорится, отольются кошке мышкины слезки. М-да… Жалко дурака. Ей-богу, лучше б ты его пристрелил. Того, что его ждет, злейшему врагу не пожелаешь.
