— Дураков надо не отстреливать, а учить, — возразил Неверов. — Иначе получится, как в песне. Помните, была такая — «Битва с дураками»?
— Не помню, — признался Федор Филиппович.
— Ну как же! «Друзьям раздайте по ружью, ведь храбрецы средь них найдутся, друзьям раздайте по ружью, и дураки переведутся»…
— Ну? И какова мораль сей басни?
Неверов ухмыльнулся и торжественно продекламировал:
— Когда последний враг упал, труба победу прокричала. И в этот миг я осознал, насколько нас осталось мало…
— Да, — уклончиво промолвил генерал, — глубокая мысль. В самом деле, дурак — понятие растяжимое. Так можно всех перестрелять… Вот не знал, что ты увлекаешься подобной музыкой. Мне казалось, что твой конек — классика.
— Знать — не значит увлекаться, — возразил Неверов. — И потом, я разносторонний.
— И как ты намерен применить свою разносторонность к интересующему нас делу? — осторожно поинтересовался Потапчук.
Некоторое время Неверов молчал, глядя поверх оградки летнего кафе на золотящиеся купола и башни Кремля. По странному стечению обстоятельств это было то самое кафе, в котором на днях состоялась историческая встреча владельца сети казино «Бубновый валет» Павла Григорьевича Скорохода с безымянным кремлевским функционером. Правда, столик, за которым сидели Клим и Федор Филиппович, был другой, да и кафе сегодня не пустовало — в нем почти не осталось свободных мест, так что звяканье ножей и вилок, мелодичный перезвон бокалов, обрывки разговоров и чей-то смех вкупе с навязчивой попсовой музыкой, что лилась из подвешенных над стойкой бара колонок, создавали превосходный шумовой фон, гарантировавший конфиденциальность беседы.
Немолодая усталая официантка с когда-то очень красивым, а теперь основательно поблекшим и измятым жизнью лицом наконец-то принесла Климу вторую чашку кофе. Генералу достался заказанный им зеленый чай — увы, далеко не высшего качества, о чем уныло свидетельствовал плавающий в чашке бумажный пакетик с заваркой. Перед тем как уйти, официантка забрала со стола испачканную пепельницу и, вынув из кармана передника, поставила на ее место чистую. Клим поблагодарил ее коротким кивком, которого она, похоже, не заметила, и вынул из лежащей на столе пачки сигарету.
— Ну, — с видимой неохотой, словно преодолевая довольно сильное внутреннее сопротивление, заговорил он, — приходится признать, что моя попытка вести расследование традиционными методами с треском провалилась. Вернее, ее провалили, но это уже детали. Жаловаться на ментов — то же самое, что пенять на капризы погоды: все тебе сочувствуют, у всех есть что добавить к сказанному тобой, а помочь никто не может, и дела все эти разговоры никоим образом не меняют.
— Очень здравая и, я бы даже сказал, зрелая мысль, — с легкой иронией польстил ему Федор Филиппович. — Немного азбучная, но, в конце концов, люди взрослеют по-разному: кто-то раньше, кто-то позже…
Клим слегка усмехнулся, отдавая должное этому сомнительному комплименту. Последний прямо указывал на то, что настроение у Федора Филипповича заметно улучшилось, и причиной этого улучшения, несомненно, была вера генерала Потапчука в сообразительность и изворотливость своего подчиненного. Генерал, разумеется, уже понял, что у Клима есть конкретные деловые предложения, и был готов их выслушать.
— Твердохлебов сбежал, — констатировал Неверов, — и искать его теперь, полагаю, бесполезно. Будучи психически больным человеком, он многое упустил из виду и едва не попался. Возможно, раздвоение личности у него зашло уже так далеко, что одна половина его сознания не ведает, что творит другая.
— Доктор Джекил и мистер Хайд, — подсказал генерал.
— Вот именно… Хотя и не совсем так. Светлая сторона сознания доктора Джекила была действительно светлой, а вот о Твердохлебове этого не скажешь. Человек-то он, как я понял, в целом неплохой, но — из песни слова не выкинешь — во-первых, профессиональный душегуб, для которого кровопролитие было работой, а во-вторых, душевнобольной, склонный к внезапным вспышкам неконтролируемого гнева… Хорошенькая картинка, правда? А теперь его спугнули, и, судя по тому цирку, который этот инвалид устроил у себя на даче, он вышел на тропу войны…
Все это имело лишь косвенное отношение к делу, но Федор Филиппович слушал не перебивая. Клим хорошо знал то, о чем сейчас говорил, ибо ему довелось испытать все это на собственной шкуре.
«Что ж, — с легким цинизмом, который являлся прямым и неизбежным следствием его профессии, подумал генерал Потапчук, — если кто-то и может понять логику психа и предугадать его действия, так только другой псих».
— Хотя бы с малой степенью вероятности просчитать наперед поведение такого человека, как Твердохлебов, может лишь тот, кому довелось побывать в его шкуре, — сказал Неверов, не в первый раз заставив генерала заподозрить себя в умении читать мысли. — Так вот, мне кажется, что, пустившись в бега, он далеко не убежал. Он профессиональный солдат, и у него теперь появился противник — не потенциальный, а самый настоящий. Так сказать, кинетический.
— Угу, — хмыкнул генерал, — московская милиция. Особенно ОМОН и уголовный розыск.
— Ничего подобного, — возразил Клим. — Не надо забывать, с чего все началось.
— С нападения на машину казино, — сказал генерал.
— Опять мимо, — покачал головой Неверов. — Все началось с попытки высадить жестяной урной для мусора стеклянную дверь упомянутого заведения. Да и тот случай, как мне кажется, был не причиной, а следствием. Но дело не в этом. Дело в том, что началось все именно с казино. Чем-то оно не понравилось нашему пенсионеру, вот он и записался в ворошиловские стрелки. Полагаю, кто-то умело воспользовался его неприязнью к «Бубновому валету» и хорошо погрел на этой неприязни руки, оставив Твердохлебова в одиночку разгребать последствия. Последствия же выразились в налете Свинцова на его дачу. Даже Твердохлебов, уже не первый год живущий в добровольной изоляции, знает, что такое санкция прокурора и ордер на обыск. А поскольку ни того, ни другого у его гостей явно не было, он, конечно, решил, что их нанял Скороход. Логика-то простенькая! Если милиция действует в интересах негодяя, каковым Твердохлебов, несомненно, считает Скорохода, стало быть, это и не милиция вовсе, а шайка переодетых уголовников. И если он, майор Твердохлебов, бьется за правое дело — а он, сами понимаете, уверен в этом на все сто, — то все, кто против него, отпетые негодяи и его заклятые враги.
— Ну, допустим, — неохотно согласился утомленный этим экскурсом в психологию Потапчук. — Но с чего ты взял, что это еще не конец? Может быть, твой стрелок давно уж на полпути к Тихому океану…
— Не думаю, — уверенно возразил Неверов. — Там, на даче, ничто не мешало ему слинять втихую — просто повернуться и уйти, не поднимая шума. А он вместо этого одним ударом вырубил здоровенного омоновца, отобрал у него оружие и даже кошелек, а на закуску пригвоздил ножиком к стене его ксиву. По-вашему, это поведение беглеца? Вряд ли «калаш» и «пимка» нужны ему для того, чтобы с боем сесть в поезд Москва-Владивосток. Нет, Федор Филиппович, он намерен воевать, причем до конца.
