А с другой стороны, если уж они так серьезно настроены, зачем им подкупать консьержа? Во-первых, старик — это свидетель, который, естественно, молчать не станет, а во-вторых, ста баксов даже ему наверняка показалось бы мало. Пришлось бы платить больше, а деньги на дороге не валяются… Да, жаль старика.
«Себя пожалей, — мысленно сказал себе Павел Григорьевич. — Найдут тебя в пустой шестикомнатной квартире с дырой в башке, вот и все, чего ты добился в жизни…»
Клещ ткнул пальцем в кнопку вызова, та осветилась изнутри, и где-то наверху, под самой крышей, недовольно завыл и залязгал разбуженный лифт. Качок, сунув под мышку обрез, с любопытством оглядывался по сторонам, а Сивый спокойно, чуть ли не доброжелательно наблюдал за Павлом Григорьевичем. На его широкой загорелой физиономии лежала печать хищной, так нравящейся женщинам определенного сорта красоты. Он напоминал Павлу Григорьевичу какого-то голливудского актера, имя которого Скороход забыл, если вообще когда-либо знал. «Макаров» с глушителем был направлен пленнику в живот, и тот с некоторым удивлением обнаружил, что уже начал привыкать к подобному положению вещей: ну, пистолет, ну, смотрит прямо в кишки, ну и что? Ведь не стреляет пока что, и, если повести себя умно, даст бог, не выстрелит…
Вообще, если подумать, грабители вели себя странно, чуть ли не интеллигентно. Никто не хватал Павла Григорьевича руками, не сгибал его в бараний рог, не тыкал стволом в затылок и никуда не тащил волоком, поливая потоками яростной матерщины и награждая увесистыми пинками по чем придется. Даже кровожадный Клещ, казалось, успокоился и теперь стоял, с терпеливым и сонным видом таращась на сомкнутые створки лифта в ожидании кабины, как самый обыкновенный законопослушный москвич, вернувшийся домой с работы.
Скороход усилием воли подавил вспыхнувшую надежду. Черта с два! Они ведут себя тихо и почти пристойно (если, конечно, не принимать в расчет того, что в данный момент совершается вооруженное нападение) просто потому, что никакая иная тактика не подходит. Для них сейчас главное — не поднимать шума, чтобы спокойно проникнуть в квартиру и без помех вынести оттуда все ценное. Ради достижения такой цели можно, черт возьми, и потерпеть, отказывая себе в удовольствии намять пленнику бока! Они будто заранее знали, что для приведения Павла Григорьевича в состояние кроткого послушания хватит простой демонстрации огнестрельного оружия…
— Ты не бойся, фраер, — под вой и лязганье спускающейся сверху кабины миролюбиво сказал ему Сивый. — Если будешь умником, мордовать зазря не станем.
— Мы ж, в натуре, не менты, — вставил Клещ.
— Кончим тебя по-тихому, ты даже почувствовать ничего не успеешь, — спокойно продолжал Сивый. — Мы б, может, и не стали об мокрое мараться, да пойми, выбора у нас нет. Зато тебе — чистая лафа! Чик — и ты уже в раю. И ни забот, ни проблем — лежи себе на облаке с косяком в зубах да вниз поплевывай.
Павел Григорьевич открыл рот, и пистолет, до этого глядевший ему в живот, мигом очутился у самых губ. Скороход почувствовал густой, тяжелый запах оружейной смазки и благоразумно промолчал.
— Тебе слова не давали, — сообщил ему Сивый. — А вздумаешь базлать — шлепну на месте. С сигнализацией мы и без тебя разберемся, а картины… Ну, ничего не попишешь, придется грести все подряд, без разбора. Авось не надорвемся.
И в это мгновение в подъезде погас свет.
* * *
Одетый в яркий жилет из световозвращающей ткани инспектор ДПС шагнул на проезжую часть из-за прижавшегося к бровке тротуара сине-белого «тандерберда» и повелительно взмахнул полосатым жезлом. Синяя «десятка», водитель которой только что нарушил правила, не пропустив при правом повороте переходившего дорогу пешехода, послушно заморгала оранжевым указателем поворота и аккуратно причалила к бордюру.
Инспектор неторопливо двинулся к машине. К вечеру небо совсем прояснилось, и закат обещал назавтра ясный, теплый день. Думая об этом, инспектор от души радовался, что торчать на раскаленной улице, обливаясь потом и вдыхая густую вонь горячего асфальта и выхлопных газов, придется не ему — у него завтра был выходной, который он намеревался провести за городом. Инспектору еще не исполнилось тридцати; у него было смуглое лицо ярко выраженного восточного типа с аккуратными черными усиками над верхней губой.
Остановившись около открытого окна со стороны водителя, он небрежно козырнул.
— Инспектор дорожно-патрульной службы ГИБДД старший лейтенант Закиров, — с легким восточным акцентом представился он. — Предъявите водительское удостоверение и документы на машину.
Водитель, немолодой коренастый мужчина с открытым, располагающим лицом, вздохнул и протянул в окно то, что от него требовали. Ремень безопасности у него был застегнут, на ветровом стекле виднелась наклейка, свидетельствовавшая о том, что автомобиль прошел техосмотр. Водитель не выскочил из автомобиля навстречу инспектору и не начал, как это случается чаще всего, с ходу качать права и корчить оскорбленную невинность: дескать, а что я сделал, что вы опять вяжетесь, сначала сделайте так, чтобы по городу можно было проехать, а после требуйте чего-то… Он прекрасно знал, что нарушил правила, и, кажется, не собирался оспаривать свою вину. Да и не так уж велика была его провинность: на дворе вечер, почти ночь, перекресток освещен слабо, а пешеход, которого он не пропустил, тоже, между прочим, мог бы осмотреться по сторонам, прежде чем соваться под самые колеса. И вообще, если начать в строгом соответствии с правилами пропускать всех, кому вздумалось перейти дорогу по «зебре», можно простоять на одном месте до поздней ночи. Правила правилами, а жизнь в таком перенаселенном людском муравейнике, как Москва, диктует-таки свои собственные неписаные законы. И один из них, к слову, гласит: если угодил в лапы гаишнику, плати и не чирикай…
Старший лейтенант Закиров листал документы, которые были в полном порядке, даже не подозревая, что подвергается смертельной опасности. Ладонь левой руки симпатичного и покладистого водителя (если верить документам, звали его Алексеем Ивановичем Зерновым) все это время находилась в непосредственной близости от рукоятки лежавшего в кармане заряженного пистолета, а выразительные карие глаза пристально, будто целясь, разглядывали смуглую восточную физиономию инспектора. Наконец переодетый в милицейскую форму душман вдоволь насмотрелся в липовые бумажки и сообщил водителю потрясающую новость:
— Нарушаете, Алексей Иванович.
— Есть такое дело, — не стал спорить «Алексей Иванович». — Виноват. Исправлюсь.
— Конечно, исправитесь, — с усмешечкой согласился «дух». — Придется пройти для составления протокола.
— А может, на месте штраф возьмете? — как и ожидал инспектор, взмолился «Алексей Иванович». — Поздно уже, жена заждалась, а я уже и так на час задержался. Она ж с меня голову снимет!
— На месте не положено, — заартачился инспектор, демонстрируя принципиальность, которой у него сроду не было.
— Да ладно, — с заговорщицким видом улыбнулся водитель, — кто узнает-то? Я ж не корреспондент «Московского комсомольца»!
