— Будете? — предложил он, наклонив в сторону гостя горлышко квадратной бутылки с янтарным содержимым.
— Не откажусь, — с готовностью ответил тот. — Глоток хорошего скотча — это именно то, что нам обоим необходимо в данный момент для восстановления душевного равновесия. Это ведь настоящий скотч? — спросил он, едва заметно выделив голосом слово «настоящий» и явно намекая на являющий собой грубую имитацию интерьер.
— Не надо хамить, молодой человек, — проворчал Скороход, наливая на два пальца в низкие квадратные стаканы. — Валяйте, рассказывайте, каким ветром вас занесло в мой подъезд. Вам со льдом?
— Благодарю вас, льда не требуется. Надо же хоть в чем-то оставаться русским человеком!
— Очень патриотично, — хмыкнул Скороход, толчком подвигая к нему стакан. Класть лед в свое виски он тоже не стал. — Итак?..
— Итак, — смакуя первый микроскопический глоток, начал незнакомец, — по воле обстоятельств я оказался на мели — вернее, за бортом. Пытался заниматься то тем, то этим… Вы можете представить, — перебил он себя, — каково приходится человеку вроде меня, умеющему только хорошо стрелять и прошибать голой рукой кирпичные стены, когда перед ним оказывается закрыта дорога во все силовые ведомства и структуры? Волчий билет — вот как это называется. Только и остается, что прибиться к братве, а для этого, согласитесь, тоже нужны кое-какие связи и знакомства. То есть знакомых-то у меня в этой среде предостаточно, но все они были бы до смерти рады прибить мою шкуру к стене у себя над диваном. Вот такими, — он показал какими, — гвоздями… Словом, совершенно случайно я прибился к этой компании гастролеров. Им как раз требовался человек для… э… ну, извините, для мокрого дела. Похоже, работали ребята по хорошей наводке, а то и по заказу. Готовились основательно. Я тоже принимал в подготовке посильное участие, и чем больше о вас узнавал, тем меньше мне нравилась наша затея. Только не подумайте, что я проникся к вам симпатией. Просто ваши «валеты» — штука довольно специфическая. Я не знаток живописи и ничего не смыслю в конъюнктуре этого рынка, но, согласитесь, на то и Интернет! Я там порылся и выяснил, что, хоть картины и бешено дорогие, украв их, мы сумеем выручить жалкие гроши — вот именно, на карманные расходы. Потом случилась эта чепуха с нападением на вашу машину. В органах у меня сохранились кое-какие знакомства, поэтому я знаю, на какую сумму вас обули и что стало с исполнителями. Вы этого не знаете? Они взлетели на воздух, все четверо, буквально через два часа после налета… И я подумал: сначала два миллиона долларов, потом картины, антиквариат и прочее барахло примерно на такую же сумму… И где гарантия, что во втором случае исполнителей не постигнет та же участь, что и в первом?
— М-да, — пробормотал Павел Григорьевич, залпом допил виски и долил себе, а заодно и гостю.
Он был слегка ошеломлен его осведомленностью. Что это — хитрый ход неведомого противника? Сомнительно. Уж очень все это сложно и как будто ни к чему… Хотели бы убить — убили бы, хотели бы ограбить — ограбили… Так на кой черт надо все это инсценировать, чтобы внедрить в окружение Павла Скорохода человека, который — что?.. Убьет его и ограбит? Узнает о нем что-то, чего не знают другие, и станет шантажировать? Чушь! У Павла Григорьевича Скорохода уже давным-давно не было никаких секретов от широкой общественности, кроме подробностей его частной жизни (в которых широкая общественность не усмотрела бы ничего любопытного), а также размеров и номера банковского счета. Даже если всплывет не слишком красивая история с его последними приобретениями, это всего-навсего нанесет некоторый, и притом едва заметный, ущерб его репутации коллекционера. В конце концов, он — добросовестный покупатель, а что немного поработал над «биографией» картин… Ну, виноват, и что? Судить его за это? Так ведь, господа, если бы каждого, кто когда-либо вносил поправки в писаную историю, судили и сажали, историки давно перевелись бы, а история как наука прекратила бы свое существование…
— В общем, хорошенько все обдумав, я заявил Сивому, что выхожу из доли, собрал вещички и свалил, — посасывая виски, продолжал незнакомец. — Они меня потом искали — полагаю, хотели пришить. Полагаю также, что этот ценный совет дал им заказчик…
— Он вам известен? — резко спросил Скороход.
— Шутите? С ним разговаривал только Сивый, да и то, как я понял, исключительно по телефону. Этот заказчик — хитрая сволочь, осторожная. Вряд ли даже Сивый знал, кто его нанял. Но вы не расстраивайтесь особенно. Каждого, кто дышит, разговаривает, оставляет следы на песке, ест, переваривает пищу и гадит — то есть, простите, производит акт экскреции, — можно вычислить, найти и взять к ногтю.
— И вы, уже один раз выступив в роли моего спасителя, готовы этим заняться, — с плохо замаскированной насмешкой предположил Скороход.
— За строго определенную плату, — подхватил незнакомец, — с премиальными, внеурочными, представительскими, командировочными и суточными.
— Губа не дура, — проворчал Павел Григорьевич, вынимая из кармана мобильный телефон.
— Надеюсь, вы звоните не в милицию? — светским тоном осведомился гость.
— Начальнику моей службы безопасности, — буркнул Скороход, слушая длинные гудки в трубке. — Вы все очень художественно описали, но, если хотите, чтобы я вам поверил, придется изложить некоторые подробности, чтобы их выслушал профессионал и по мере возможности выяснил, правду вы говорите или врете.
— Это правильно, — одобрил незнакомец. — Пускай проверяет. Я весь, как под стеклом, так что проверить меня не составит труда. Даже ваш начальник службы безопасности для этого достаточно компетентен.
— А для чего, по-вашему, он компетентен недостаточно? — бросив на него острый взгляд исподлобья, спросил Скороход.
— Для того чтобы переиграть человека, который хочет вашей смерти, и спасти вашу драгоценную шкуру, — спокойно ответил незнакомец, поднося к губам стакан с виски.
* * *
— Кино, — сказал Сивый, приглаживая перед зеркалом влажные, обильно тронутые сединой волосы.
— Цирк, — возразил молодой верзила с развитой мускулатурой культуриста, вынимая из сумки и натягивая на мощные плечи модную ветровку спортивного покроя.
— Уголок Дурова, — мрачно констатировал Клещ, густо намыливая кисти рук и предплечья. Мыльная пена постепенно приобретала грязно-синий оттенок, а корявая вязь тюремных «мастей», что покрывала руки Клеща от фаланг пальцев до локтей, напротив, буквально на глазах бледнела и исчезала.
Не переставая намыливаться, Клещ оскалился, придирчиво осмотрел в забрызганном зеркале свои безупречно здоровые, незнакомые с бормашиной передние зубы и сплюнул в раковину.
— Никого не зацепило? — без особой необходимости поинтересовался Сивый, закручивая кран.
— Я руку ушиб, — пожаловался качок, демонстрируя ссадину на костяшках пальцев, — когда почтовые ящики сворачивал. Крепко, сука, приколочено!
— Сдуру знаешь что можно сломать? — неодобрительно произнес Сивый. — Аккуратнее надо быть, лейтенант, иначе не то что генералом — капитаном никогда не станешь! Так с двумя звездочками и похоронят. А на надгробном камне напишут: «Заставь дурака молиться — он лоб расшибет».
