Он выражает свое недовольство — свешивает голову через край стены и интересуется у ближайшего к нему подсобного рабочего, что там происходит. Интересуется, скорее всего, вполне спокойно и миролюбиво: кирпичей ему уже набросали порядочную кучу, и в ожидании возобновления процесса их перебрасывания можно спокойно уложить метр-другой кладки. Старательный подсобник (если таковые встречаются в природе), которому, в отличие от каменщика, стало вдруг нечем заняться, в свою очередь, свешивается вниз и спрашивает у своего ближайшего коллеги, какого хрена снизу перестали подавать кирпичи.
«Стоп, — сказал себе Клим, — так не пойдет. На этом аналогия со стройкой и кирпичами, пожалуй, себя исчерпала. Потому что на лесах стоят не подсобники, которые более или менее равны между собой, а господа чиновники, и не просто чиновники, а чиновники российские. А они, помимо перебрасывания наверх «кирпичей» и выполнения своих прямых обязанностей, круглосуточно заняты любимым делом: лижут зад вышестоящему и пляшут на головах тех, кто под ними. Поэтому высказанное на самом верху легкое недоумение — вы, случайно, не знаете, в чем причина задержки? — ступенькой ниже превращается в недовольство. Еще одна ступенька вниз — и недовольство перерастает в раздражение, раздражение — в гнев, гнев — в ярость, сила которой растет в геометрической прогрессии, удваиваясь при каждом новом шаге вниз по ступенькам служебной лестницы. Больше всего это должно смахивать на снежную лавину. Большой Босс на самом верху чуть шевельнул бровями, а у подножия горы снесло с лица земли три палаточных лагеря и заживо похоронило пятьдесят человек. А Федор Филиппович — предпоследнее звено в цепи, по которой сверху вниз передается начальственный гнев, ниже его только рядовые исполнители, всякие там полковники да майоры. И хороша же, однако, цепочка, предпоследним звеном которой является генерал ФСБ!»
— Извините, товарищ генерал, — расчувствовавшись, сказал он. — Но штришок вроде этого выстрела действительно был необходим. Скороход и так не торопится бросаться мне на шею.
— Конечно, — вздохнул генерал. У него был вид человека, которого неожиданно отвлекли от не очень-то приятных раздумий. — Скороход — мужчина осторожный и никому не бросается на шею. К тому же он знает, что находится под подозрением, и может заподозрить в тебе человека из ФСО, приставленного, чтобы за ним следить.
— Заподозрить может, — кивнул Клим, — но он же не дурак, в конце-то концов! И понимает, надо полагать, что в ФСО тоже сидят не полные идиоты. Какой смысл приставлять к нему соглядатая? Разве что затем, чтобы дождаться, когда он полезет в кубышку за якобы украденными у него деньгами, и схватить его за руку. Но этого можно ждать годами, он ведь не голодает. А за годы такой человек, как Павел Григорьевич, измыслит сотню способов легализовать эти денежки и незаметно малыми дозами влить их в свой бизнес. Чтобы такая слежка имела хоть какие-то шансы на успех, приставлять к нему надо не мужика-костолома наподобие вашего покорного слуги, а какую-нибудь сногсшибательную красотку с подготовкой спецназовца и высшим экономическим образованием.
— Да, — с огорчением, которое выглядело вполне искренним, молвил Федор Филиппович, — жалко, что он не голубой.
— Но-но, — строго произнес Неверов. — Только этого мне и не хватало!
— Так я и думал, что ты будешь против, — притворно огорчился генерал. — Где твое чувство долга? По-твоему, сногсшибательной сотруднице ФСО с высшим экономическим образованием лезть к Скороходу в постель было бы приятнее, чем тебе?
— Откуда я знаю? — пожал плечами Неверов. — Зависит от сотрудницы. По крайней мере, это выглядело бы более естественно.
— В наше время очень трудно судить, что выглядит естественно, а что нет, — заметил генерал. — Особенно в Москве. Но мы отвлеклись…
— Да уж, — поддакнул Неверов.
— Что начальник службы безопасности?
Клим снова пожал плечами.
— Трудно сказать. В общем-то, легенда у меня добротная, а главное, легко поддающаяся проверке. Оперативные документы, как всегда, на уровне — паспорт и военный билет настоящие, судимость тоже настоящая. Председатель военного трибунала, который подписал приговор, скончался от инфаркта два года назад, членов трибунала разбросало по гарнизонам, и искать их там никто не станет ввиду отсутствия времени…
— «А» — это арбуз, — неприятным голосом произнес Федор Филиппович. — «Б» — это банан. «В»…
— Понял, понял, — торопливо перебил его Неверов. — Виноват. Оставим азбуку в покое. Словом, легенда крепкая, не подкопаешься. Но этот начальник охраны, Волосницын, тоже не первый день живет на свете и, надо полагать, знает, что это за зверь оперативные документы и что фальшивые биографии порой выглядят куда правдоподобнее настоящих. Да и дело-то, в конце концов, не в биографии. Мне кажется, я ему не слишком понравился. В лицо мне он, по крайней мере, старался не смотреть и вообще разговаривал через силу. Скажет Скороходу: не рекомендую, мол, что-то с ним нечисто — тот его и послушает…
— Не скажет, — как бы между прочим возразил Потапчук.
— Почему? — оживился Неверов.
— Ну, ты ведь просил найти к нему подход. Это оказалось совсем несложно. До Скорохода господин Волосницын работал в органах, дослужился до подполковника. Потом его угораздило ввязаться в некрасивую историю, которую с трудом удалось замять. Ему позволили уйти по собственному желанию, чтобы не пятнать честь мундира. Но материалы по тому делу сохранились, и срок давности еще не истек. Кроме того, за время, что работал в службе безопасности «Бубнового валета», данный господин хорошо потрудился над пополнением своего досье. Его давно собирались взять в разработку, уж больно материал благодатный — бери и лепи из него что хочешь, — да не знали, с какого конца приспособить к делу. Одно выбивание долгов чего стоит… Так что Скороходу он о тебе слова плохого не скажет, а если потребуется, поможет чем сможет.
— Так-так, — задумчиво сказал Неверов, прикидывая, какую пользу можно извлечь из прочно сидящего на крючке у органов начальника службы безопасности целой сети казино.
— Теперь о фотографии, которую ты мне передал, — продолжал Федор Филиппович. — Как удалось выяснить, на ней изображен некто Сергей Николаевич Сухов, действительно служивший в Афганистане под началом Твердохлебова. Принимал активное участие в боевых действиях — на то, сам понимаешь, и ВДВ, — награжден медалью «За отвагу» и орденом Красной Звезды. Демобилизовался в звании гвардии старшего сержанта. К ордену представлен за то, что под огнем противника вынес с поля боя раненого командира…
— Да неужто Твердохлебова? — предположил Клим, правильно расценив сделанную генералом паузу.
— Так точно, его самого. Через три месяца после того боя Сухов демобилизовался, и примерно тогда же Твердохлебова списали вчистую по состоянию здоровья. Так что в Москву они прибыли почти одновременно. Через некоторое время Сухов женился и приобрел двухкомнатную квартирку в Ховрино, так что они с майором оказались почти соседями. Об их отношениях в архивах, естественно, ничего нет…
