Ощутив внезапно пробудившуюся жажду жизни, Твердохлебов мысленно поблагодарил сержанта Сухова за подброшенную им идею насчет того, что Сипатого надо насадить на крючок. Он не сомневался, что Сипатый действует ради собственной выгоды. И в этом-то, скорее всего, и было его слабое место. Если человек идет на преступление исключительно ради денег, значит, деньги для него важнее всего на свете. Но это же превосходно!
Любящего мужа и отца ничего не стоит поставить на колени, захватив в заложники его семью. Любого приличного человека (по-настоящему приличного, приличного изнутри, а не только снаружи, как все эти новоявленные буржуи) можно заставить сделать все что угодно, пригрозив у него на глазах застрелить женщину или, еще лучше, ребенка, который вообще не понимает, что происходит.
А тот, для кого смыслом жизни являются только деньги и ничего, кроме денег, сам захватит в заложники кого угодно и недрогнувшей рукой возьмет за ноги младенца, чтобы размозжить его голову о забор. Зато, если наложить лапу на его мошну, он мигом сделается шелковым и станет бегать на задних лапках, как комнатная собачонка по команде «служить». Вот пускай и побегает, а когда прибежит куда надо, гвардии майор Твердохлебов просто шлепнет гниду и спокойно уйдет. Ясное дело, с деньгами. Куда ж нынче без денег-то? Обратно на дачу, грибы собирать? Так на даче, во-первых, засада, а во-вторых, грибы — дело такое… В общем, никуда они не денутся. А вот деньги…
Побывав позавчера в ресторане, куда его раньше было не заманить калачом и не загнать палкой, Иван Алексеевич нашел, что это недурно. Общение с проституткой (о чем еще месяц назад он не мог подумать без дрожи омерзения и брезгливости) тоже оставило у него самые приятные впечатления. Правда, по ходу этого общения он мог подхватить какую-нибудь гадость наподобие лобковых вшей или даже сифилиса, но в наше время это легко вылечивается — были бы деньги. Деньги! С деньгами настоящему мужику сам черт не брат. А еще говорят, что мужик без денег — не мужик, а самец.
«Да-а, — самокритично подумал майор, — надо же, чего наворотил! Всего-то штуку баксов потратил, а какие подвижки в сознании!»
Странно, но чувства вины перед покойной женой не было, даже за тот час, что он впервые в жизни провел в постели другой женщины. Во-первых, следовало честно признать, что та, другая, была намного красивее, стройнее и приятнее на ощупь, чем дорогая покойница; во-вторых, она мастерски выделывала в койке такие вещи, о которых боевая подруга гвардии майора вряд ли вообще когда-либо слышала. И, наконец, в-третьих, жена сама была во всем виновата: в отличие от Сереги Сухова, она со дня своей смерти ни разу не навестила мужа.
Стало быть, деньги решают всё. Вот только где они, деньги? Не в папочке же, которую господин Скороход небрежно держит под мышкой!
Ах да, папочка. В инструкции, которую Сипатый оставил для Ивана Алексеевича в ящике «десятки», эта папочка упоминалась. Папочку следовало изъять (для чего, собственно, и был затеян налет) и при первой же возможности, не заглядывая вовнутрь, сжечь со всем содержимым. А вот о деньгах в инструкции не было сказано ни слова, и выходит, что зря майор о них размечтался. Просто это казалось само собой разумеющимся: зачем еще ходят в банк, если не за деньгами?
«Отстал я от жизни, — уже в который раз подумал Иван Алексеевич. — Это ж не совковая сберкасса, а современный буржуйский банк, в котором можно хранить не только деньги, но и драгоценности, и вообще все что угодно, хоть картины».
В папке у Скорохода были, конечно, не картины и не драгоценности. Скорее всего, там лежали какие-то документы, которые Сипатый очень хотел уничтожить. Так, может быть, изучив эти документы, майор поймет, кто такой этот Сипатый? Может быть, эти бумаги для Сипатого вроде смерти Кощеевой? Тогда все складывается так, что лучше не придумаешь. Сказать ему: извини, мол, приятель, но интересующие тебя документы находятся у меня, спрятаны в надежном месте и, если хочешь их получить, будь любезен отстегнуть пятьдесят процентов выручки от предыдущего дела. А не хочешь, я сам найду им применение — отнесу в прокуратуру, а еще лучше — продам обратно Скороходу, уж он-то наверняка знает, что с ними делать…
Сквозь заднее стекло, кое-как оттертое от напластований пыли, гвардии майор увидел, как господин Скороход садится в машину. Сверкающий лаковыми бортами и хромированной решеткой радиатора «майбах» тронулся и пришел в движение, с места набрав приличную, стремительно увеличивающуюся скорость.
Тогда Твердохлебов выжал сцепление, со второй попытки с душераздирающим скрежетом воткнул заднюю передачу, а потом, выждав время, плавно отпустил педаль и дал полный газ.
Глава 11
Клим раскурил сигарету, еще немного полюбовался ровным, почти неподвижным треугольником пламени, а потом с характерным звонким щелчком опустил хромированную крышечку зажигалки. Вид у него был равнодушный и скучающий, как будто ему пересказывали глупую байку, которую он слышал никак не менее тысячи раз.
— И что дальше? — спросил он.
По тону, которым был задан вопрос, сразу становилось ясно, что ответ его не интересует, поскольку известен заранее.
Павел Григорьевич Скороход, чья правая рука была до самого плеча обмотана толстым слоем марли и висела на перевязи, скорчил брезгливую гримасу и, поправляя надетый на одну руку, все время норовящий сползти модный пиджак, сварливым голосом сказал:
— А дальше, как в песне: гоп-стоп, мы подошли из-за угла…
При этом он неприязненно покосился на начальника службы безопасности Волосницына, который сидел на диване у окна, безуспешно стараясь сохранить независимое и гордое выражение лица. На сероватом, как сырая штукатурка, фоне его физиономии выделялись многочисленные нашлепки пластыря так называемого «телесного» цвета, а также бурые пятнышки йода, которым были замазаны мелкие ссадины и царапины. Вид господин Волосницын имел такой, словно пытался изнасиловать самку дикобраза и был нещадно бит за это ее законным супругом, так что все его попытки изобразить оскорбленную невинность выглядели, по меньшей мере, жалко.
— Рассказывайте, как было дело, — потребовал Клим, обращаясь к обоим.
— А надо? — устало возразил Скороход. — Знаете, в чем-то этот сумасшедший, несомненно, прав: самое умное, что я могу предпринять в создавшейся ситуации, — это застрелиться.
— Это не самое умное, а самое легкое, — поправил Клим. — А вы не похожи на человека, всегда избирающего самый легкий путь и движущегося по линии наименьшего сопротивления. Рассказывайте, рассказывайте! Иначе за каким дьяволом вы меня вызвали — сопли вам утирать?
Скороход хмуро посмотрел на него, вздохнул и с неохотой начал рассказывать. Когда настала его очередь, заговорил Волосницын, и так, поправляя и дополняя друг друга, они довольно связно описали картину происшествия, которое Скороход именовал не иначе как катастрофой.
События стали стремительно развиваться сразу же, как только кортеж Павла Григорьевича отчалил от парадного крыльца банка «M-Центр». Водитель «майбаха», как обычно, взяв плавный старт, сразу же утопил педаль акселератора. Мощный движок отозвался нарастающим бархатным ревом и свистом, которые были едва слышны из-за отличной звукоизоляции роскошного кожаного салона. Густо заставленный машинами переулок стремительно рванулся навстречу. Водитель Гена, по своему обыкновению, гнал так, словно всерьез надеялся преодолеть звуковой барьер — если не в этом заезде, так уж в следующем наверняка.
