Водитель «восьмерки», какой-то немолодой лох в камуфляжной куртке, уже выбирался из своего обгаженного корыта навстречу грозно надвигавшимся на него быкам. На губах у него играла виноватая, заискивающая улыбочка: он уже понял, с кем его угораздило связаться, и готовился к худшему.
В следующее мгновение выяснилось, что водитель «восьмерки» подготовился заранее, и подготовился неплохо — лучше, во всяком случае, чем Павел Григорьевич Скороход и его охрана. До конца выбравшись из тесного салона, он распрямился во весь рост и направил на охранников укороченный милицейский автомат.
— Стволы мне под ноги, — продолжая сиять белозубой улыбкой, вежливо попросил он, — сами два шага назад и ложись — руки за голову, ноги шире плеч!
Просьба сопровождалась коротким лязгом затвора и красноречивым движением куцего ствола. Охранники угрюмо побросали ему под ноги пистолеты и начали медленно пятиться.
— Живее, бойцы, — сказал налетчик. — Мне терять нечего, поэтому, если быстренько не ляжете, я вас сам уложу. Причем с удовольствием.
В тоне его голоса было что-то такое, из-за чего сразу становилось ясно: он не шутит. Все так же медленно, стараясь потянуть время до прибытия подкрепления (кстати, где оно, куда запропастилось?), охранники начали принимать упор лежа.
— Бах! — негромко сказал налетчик, и оба охранника распластались на асфальте так стремительно, словно прямо у них над головами рванула ядерная боеголовка.
Павел Григорьевич быстро заблокировал двери справа и слева от себя. С учетом того обстоятельства, что обе передние дверцы были распахнуты настежь, это действие выглядело лишенным какого бы то ни было смысла.
В следующее мгновение в правую переднюю дверь просунулось загорелое лицо, а вместе с ним и автоматный ствол.
— Скороход, на выход с вещами! С вещами, я сказал! Папку не забудь.
Попытка «забыть» папку на сиденье была пресечена в зародыше. Онемевшими пальцами Скороход отпер дверь и, не чуя под собой ног, выбрался на горячий сухой асфальт. Не тратя лишних слов, налетчик ухватил его свободной рукой за шиворот, упер в бок твердый автоматный ствол и стремительно, напористо, как муравей дохлую гусеницу, поволок к своей машине. Втолкнув его в салон, налетчик захлопнул дверь и сказал в открытое окно:
— Сиди тихо. Будешь чудить — пристрелю. Давно мечтаю это сделать, так что лучше не доводи до греха.
Павел Григорьевич, который уже понял, кто перед ним, почел за благо повиноваться.
Обежав машину спереди, Твердохлебов остановился рядом с открытой водительской дверцей и дал короткую очередь от живота. Лежавшие на земле охранники вжались в асфальт, но стреляли не по ним. Цепочка пуль наискосок прошлась по хромированной радиаторной решетке «майбаха». Истошно взвизгнул рикошет, жалобно звякнуло стекло уцелевшей при столкновении фары. Из простреленного навылет радиатора ударила струя горячего пара пополам с брызгами, и машина перекосилась, тяжело осев на пробитое колесо.
— Порядок, сержант, — непонятно к кому обращаясь, сказал отставной майор и шагнул к «восьмерке», намереваясь сесть за руль.
В это время послышался рев двигателя, и из-за перегородившего дорогу микроавтобуса вынырнул джип охраны, до сего момента неведомо где болтавшийся. Даже сидевший в провонявшем табаком и бензином грязном салоне «восьмерки» Скороход услышал короткий, резкий металлический звук, с которым тормозные колодки внедорожника впились в колесные диски. «Шевроле» с протяжным шорохом прошелся юзом, оставляя на асфальте полосы горелой резины, которая секунду назад была протектором дорогих импортных покрышек, и остановился так резко, словно налетел на кирпичную стену.
— Огонь, — скомандовал сам себе Твердохлебов и дал очередь.
Ветровое стекло джипа в мгновение ока покрылось частой сеткой трещин, среди которых зияли черные, с неровными краями дыры, прогнулось и обрушилось в салон водопадом мелких стеклянных призм.
Твердохлебов бросил автомат на землю и нырнул в салон «восьмерки».
— Тра-та-та, тра-та-та, вышла кошка за кота, — весело сказал он, с хрустом втыкая передачу.
— Полагаю, случайностью тут и не пахнет, — вклинился в паузу Клим, временно принявший привычный псевдоним Федор Молчанов. — Он действовал на удивление грамотно и очень точно все рассчитал. Сначала отсек охрану…
— Что значит «отсек охрану»? — немедленно взвился Волосницын, усмотревший в этой реплике посягательство на свою профессиональную честь.
— То и значит — отсек, — хладнокровно повторил Неверов. — Или вы думаете, что тот пацан действительно не нашел лучшего места, чтобы покататься на доске?
Говорите, новое снаряжение? Вот вам и разгадка. Простая сделка: я тебе новенький скейт, самый крутой и навороченный, полную экипировку плюс немного денег на мороженое, а ты мне — маленькую услугу…
— Дичь какая-то, — высказался Волосницын. — Я бы ни за что не согласился.
— Значит, вы были очень положительным, здравомыслящим ребенком. Хотя я в этом почему-то сомневаюсь.
Волосницын задумался.
— Да, — признал он через некоторое время, — пожалуй, в этом что-то есть. Но все равно дичь.
— Не спорю, — согласился Клим. — Но эта дичь выглядит куда более логично, чем разговоры о какой-то там случайности. Если бы не эта «случайность», Твердохлебову пришлось бы или отказаться от своего плана, или вступить в перестрелку с многочисленным, хорошо вооруженным противником. Добраться до вас он тогда смог бы, только перебив всю охрану, а это уже нечто из области фантастики. На звуки пальбы набежала бы охрана банка, а там и милиция бы подоспела… Словом, без мальчика на доске все это с самого начала было бы чистой воды самоубийством. А так, заметьте, никто даже не получил хоть сколько-нибудь серьезного ранения… Кстати, что у вас с рукой?
— О, пустяки! — с сарказмом воскликнул Волосницын. — Поскользнулся, упал, очнулся — гипс…
Водитель нажал на газ. Бампер «шевроле» с лязгом ударил косо замерший посреди дороги «майбах» в левую сторону багажника и с натугой сдвинул его к обочине, почти размазав по багажникам припаркованных там автомобилей. Водитель болезненно скривил лицо, нещадно уродуя целую кучу автомобилей, два из которых были дико дорогими и принадлежали его работодателю. Джип — ладно, хотя его тоже жаль, но вот «майбах»… Да он же стоит, как самолет!
Наконец джип вырвался на простор, набрал скорость и скрылся за углом, дребезжа треснувшим, наполовину оторванным бампером. В переулке среди изуродованных машин, битого стекла и рассыпанных по асфальту автоматных гильз остались только личный шофер Скорохода Гена, отныне безлошадный, и его напарник, которые, медленно приходя в себя, отправились подбирать свои так и не пригодившиеся пистолеты.
Отсутствие переднего стекла давало себя знать, и даже тот, кто не сообразил этого раньше, теперь непременно понял бы, отчего это стекло зовется ветровым. Тугой ветер бил в лица, затрудняя дыхание и заставляя слезиться глаза. Водитель гнал машину на самоубийственной скорости, ее швыряло и кренило на поворотах, но результат не заставил себя долго ждать: очень скоро впереди возник и начал приближаться заляпанный голубиным пометом, слегка примятый при недавнем столкновении багажник «восьмерки». Беглец петлял переулками и дворами, явно не желая выезжать на оживленные магистрали, где существовала более чем реальная угроза подцепить на хвост еще и парочку патрульных машин.
