При слове «эвфемизм» заскучавший было Волосницын слегка вздрогнул, оторвался от разглядывания висевшей в простенке картины и, удивленно моргая, уставился на Клима.
— Да, — подумав пару секунд, со вздохом согласился Скороход, — пожалуй, это уже и впрямь секрет Полишинеля.
Теперь Волосницын, продолжая удивленно моргать, повернул голову к нему.
«Что ж ты такой тупой-то, братец? — подумал Клим, сдерживая брезгливую улыбку. — Ведь у тебя ж высшее образование! Надо же иногда хоть что-то читать…»
— Если «крыса», о которой вы упомянули, завелась где-то в районе Красной площади, — продолжал Скороход, — мое дело — труба. Я ничем не смогу вам помочь, потому что ничего толком не знаю. Фактически меня не пускают дальше порога.
— Ну, с кем-то вы все-таки контачите! — возразил Клим. — Не под дверь же вы векселя просовываете!
— Это всего-навсего делопроизводитель, — безнадежно махнул рукой Скороход. — Приятной наружности дамочка приблизительно моего возраста. Она принимает векселя и тут же, в присутствии э… плательщика, звонит в банк. Банк подтверждает, что векселя за такими-то номерами тогда-то и тогда-то были выданы такому-то лицу в обмен на соответствующую сумму. После чего дама вешает трубку, вежливо благодарит плательщика и убирает папку в сейф. Засим плательщик удаляется до следующего раза, и дальнейшая судьба денег ему неизвестна. Могу лишь предположить, что упомянутая дама — лишь первое, низшее звено в довольно длинной цепочке исполнителей и что она сама понятия не имеет о том, каким путем и куда в конечном итоге попадают прошедшие через ее руки деньги.
Клим задумчиво кивнул. Было бы небесполезно перебрать упомянутую Павлом Григорьевичем цепочку звено за звеном, проверяя каждое из них на прочность, но об этом не приходилось даже мечтать. Сунешься туда, за зубчатую стену, тронешь хоть кого-то из небожителей — и сразу же нарвешься на лощеных, корректных ребят из ФСО, которые, приглядевшись к тебе повнимательнее, мигом перестанут быть корректными. И никто не узнает, где могилка твоя… Впрочем, соваться туда незачем: упомянутые корректные ребята тоже не лыком шиты и, надо думать, сами сумеют навести порядок на вверенном им объекте. Кто-то из них уже наверняка занят тщательной проверкой всех, кто осведомлен о том, как устроена и работает эта простенькая, как кремневое ружье, и такая же безотказная схема. Так что о чинушах с Красной площади можно с чистой совестью забыть — пусть, как сказано в Писании, сами хоронят своих мертвецов…
— Что ж, — сказал Клим, — пока у нас остается единственная зацепка — Твердохлебов. Кстати, Олег Константинович… — Волосницын удивленно вздернул брови, словно никак не ожидал, что на него обратят внимание. — Проинструктируйте, пожалуйста, своих подчиненных по поводу применения оружия. Если вдруг опять дойдет до перестрелки, Твердохлебов ни в коем случае не должен погибнуть. Он нужен живым, потому что только через него мы можем выйти на организатора обоих ограблений.
— Логично, — вздохнул Волосницын. — Только этот тип не из тех, кого легко взять живым. У него ж на морде написано: русские не сдаются.
— Да бросьте, — подпустив в голос толику лести, протянул Неверов. — С вашим-то опытом! Мало, что ли, вы их в свое время повязали? И тех, которые не сдаются, и тех, которые пленных не берут, и всяких…
Волосницын расцвел, и Клим, оставив его предаваться приятным воспоминаниям, снова повернулся к Скороходу.
— Как вы сказали Твердохлебов называл своего воображаемого собеседника? Сержантом?
— Сержантом, — кивнул Павел Григорьевич. — И еще по имени — Сергеем. А один раз позвал товарища Сухова. Гляди, говорит, товарищ Сухов, как мы их уделали без гранат и без пулемета… Откровенно говоря, мне показалось, что он бредит, воображает себя Верещагиным из «Белого солнца пустыни»…
Слушая Скорохода, Клим одним глазом наблюдал за Волосницыным и кое-что заметил. Он встал с кресла, подошел к дивану, на котором сидел начальник охраны, остановился перед ним, засунув руки в карманы, и принялся пристально его разглядывать — Волосницына, разумеется, а не диван.
— А вам не показалось, — обращаясь к Скороходу, но глядя на Волосницына, спросил он, — что Твердохлебов считает вас виновным в чем-то нехорошем, что произошло с этим его сержантом, и действует из мести?
— Фактически он об этом прямо заявил, — подтвердил Павел Григорьевич. — Ему, говорит, на том свете покоя не будет, пока ты землю топчешь. Сумасшедший, что с него возьмешь? Я об этом его «товарище Сухове» впервые в жизни слышу.
— Вы-то, может, и впервые, — продолжая внимательно рассматривать начальника службы безопасности, произнес Клим. — Вы — босс, вам в мелкие детали вдаваться незачем, на это у вас подчиненные имеются. Значит, Сергей Сухов… А, Олег Константинович? Мне кажется, это созвучие вам о чем-то напоминает. А?
Волосницын, который до этого стойко смотрел прямо Климу в глаза, не выдержал и с недоумением отвел взгляд.
— Сухов? — переспросил он таким тоном, словно это имя вызывало у него сильнейшую изжогу. — Ну да, что-то такое припоминаю… А! — спохватился он, не слишком убедительно делая вид, будто его только что осенило. — Это ж «Без-горя-пополам»!
— Как?
— Без горя пополам. Это у него была такая любимая присказка, вот и прилипло…
— Ну, раз прилипло, значит, бывал он у вас частенько.
— Не без того, — нехотя признал Волосницын. — Завсегдатай из красного списка… — Клим приподнял бровь, и начальник охраны поморщился, раздосадованный непонятливостью собеседника. — Ну, красный список! Не знаете? Черный список — это профессиональные игроки, шулера, всякое жулье…
— Словом, те, кто приходит в казино не затем, чтоб дать себя обчистить, а чтобы самому обчистить заведение, — подытожил сообразительный Клим.
— Ну, в общем, да… А красный — это заядлые игроманы, за которыми надо присматривать. Такие, которые не могут остановиться, а когда проиграют последние подштанники, начинают кидаться с кулаками на крупье, кричать, что их обокрали, и ломать мебель. Вот ваш Сухов как раз и был из таких, причем из самых буйных. Как начнет быковать — святых выноси! Здоровенный лось, бывший десантник, что ли… Втроем не удержишь.
— Много проигрывал?
— Когда как. Но всегда до последней копейки. И все хвастал — ничего, мол, маман меня в беде не оставит, она у меня с понятием, всегда выручит.
— И что с ним стало?
Волосницын болезненно поморщился, воровато покосился на Скорохода, который с растущим интересом прислушивался к их разговору, и с огромной неохотой сказал:
— Да глупость сплошная! Крупье сплоховал — новичок, не знал просто, с кем дело имеет. Ну, и мои орлы, конечно, недосмотрели… Словом, проиграл этот Сухов все, что у него было, и начал играть в долг, под расписки. Ну, и просадил — я уж не помню сколько. Тысяч пятьдесят, наверное, а то и все сто.
— Долларов?
— Ну, не рублей же… А тут сошлось одно к одному: он к мамаше, а она ему от ворот поворот. То ли высосал он ее досуха, то ли просто ей все это надоело… Словом, долг отдавать надо, а денег нет и взять неоткуда. Ну, а у нас ведь не богоугодное заведение, где бесплатный суп раздают, а казино! Намекнули ему: мол, долг платежом красен. Раз намекнули, другой… А на третий раз пришли, а его уже похоронили. Напился, дурак, и ножиком себя заколол. Прямо в сердце, говорят.
