И верно: не прошло и десяти минут, как на экране возникла до отвращения знакомая харя следователя городской прокуратуры, который, как было доподлинно известно майору, вел дело о нападении на «шевроле», принадлежавший казино «Бубновый валет». На самом деле следователь раздавал направо и налево туманные интервью, пудря мозги широкой общественности.
О роли майора Свинцова в расследовании этого громкого дела, естественно, не упоминалось, хотя именно Свинцов с блеском, буквально в два счета вычислил главного подозреваемого. Впрочем, в некотором роде это даже хорошо. Проныра корреспондент спросил, нет ли связи между поисками преступника и гибелью жены известного столичного адвоката Кузина во время игры в пейнтбол. Хлыщ из прокуратуры с каменным лицом заявил, что ему ничего об этом не известно. Что ж, и на том спасибо. Не хватало еще, чтоб к концу передачи под окнами собралась толпа демонстрантов, протестующих против милицейского произвола…
Ловко обходя скользкие вопросы, прокурорский хлыщ наконец объявил, что главным мотивом преступления следствие считает личную месть.
— Хорошенькая месть — обуть беднягу на два миллиона долларов! — воскликнул не знавший о похищенной папке майор и, насмешливо крутя головой, налил себе водки.
— А вам не кажется, что с учетом размеров похищенной суммы эта вендетта выглядит довольно прибыльным делом? — поддел интервьюируемого язва корреспондент.
— Твое здоровье, — сказал корреспонденту Свинцов, чокнулся с телевизором и выпил.
Вообще-то, журналистов он недолюбливал (да и кто их любит?), но этот был молодец. Как он его, а?! Эта прокурорская крыса прямо позеленела от злости, а что поделаешь? Не плеваться же в камеру, как некоторые политики!
— Давай, — перехваченным от выпитой водки голосом обратился майор к следователю, — отвечай на поставленный вопрос, крысиная морда.
— Такая версия тоже существует, — не растерялся следователь, — но она рассматривается как второстепенная. Естественно, она тщательно отрабатывается, так же как и все остальные…
Интервью оборвалось — и правильно, все равно от этих сволочей правды не услышишь, не стоило и пробовать, — и на экране возникла увеличенная фотография Твердохлебова. Слева красовался текст со словесным описанием, а ниже, под фотографией, — телефоны, по которым всем, кто видел подозреваемого и знает о его местонахождении, предлагалось анонимно позвонить в милицию.
— Забегали, суки, — с горечью и злорадством процедил Свинцов, снова наполняя стакан, — вспомнили про милицию… У, поганая рожа! — обратился он к портрету Твердохлебова. — Замочить бы тебя, урода…
Валявшийся на журнальном столике рядом с бутылкой телефон вдруг зажужжал и исполнил первые такты песни «Наша служба и опасна, и трудна». Майор приглушил звук телевизора и взял трубку.
— Ну, — уже не совсем твердым голосом пробормотал он, — кто еще хочет комиссарского тела?
— Молодец, майор, — прохрипел ему в ухо странный, нечеловеческий голос, казавшийся сиплым и гнусавым одновременно. — Не теряешь чувства юмора. Это похвально. Только это тебе и остается.
— Какая сволочь там развлекается?! — немедленно взбеленился майор, решивший, что это звонит, чтобы позлорадствовать, кто-то из коллег, а то и какой-нибудь его «крестничек», разузнавший номер его телефона и решивший таким вот трусливым способом сплясать на костях человека, который его когда-то посадил. — Узнаю — мехом внутрь выверну!
— Не ори, чудак, — просипел голос. — Ты криминальные новости смотришь? Как тебе картинка? Ничего не напоминает?
Майор вздрогнул и, выпрямившись в кресле, посмотрел на окно. Шторы были задернуты, и вряд ли кто-то шутки ради пошел на хлопоты, связанные с установкой в квартире передающей видеокамеры.
— Что тебе надо? — спросил он.
— Хочу тебе помочь, — прошелестел голос, звук которого напоминал модулированные радиопомехи. — Поднести тебе на блюдечке того подонка, из-за которого ты сейчас сидишь по уши в дерьме.
— Ты кто — Господь Бог? — с горькой насмешкой поинтересовался майор.
— Скажем так: я человек, которому известно, где, когда и как этот тип совершит следующее преступление.
— Подельник, что ли? Лавэ не смогли растусовать?
— Не умничай, Свин, лучше послушай, что тебе умные люди толкуют. Нет у него никаких сообщников и никогда не было. Пес он бешеный, откуда у него сообщники?
— Что пес, то пес, — согласился майор, наливая себе водки. — Ну, а какой тогда у тебя в этом деле интерес?
— Оказать бескорыстную помощь правоохранительным органам в лице майора Свинцова, — прошелестел загробный голос, — который рискует вот-вот перестать быть майором. Кто-то на этом деле загребет звания, должности и премии, а Свинцова, который, считай, в одиночку вычислил киллера, — за борт. В связи со служебным несоответствием. И хорошо, если не за решетку. А виноват кто? Начальство? Случай? Или, может, один чокнутый десантник с афганским синдромом, который за восемь лет не навоевался вдоволь? Скажешь, не так?
— Ну, предположим, — сказал майор.
В глубине души он чувствовал, что все не совсем так, а может, и совсем не так, но сейчас, после изнурительного допроса в прокуратуре и двух стаканов водки, ему очень хотелось, чтобы дела именно так и обстояли и чтобы решить все проблемы можно было простым нажатием на спусковой крючок.
— Тогда слушай, — снова засипел ему в ухо нечеловеческий голос. — На дело он пойдет со стволом. Ты его знаешь: если при нем ствол, он его обязательно достанет. Тут тебе и карты в руки. Ну, будешь слушать?
— Почему бы и не послушать? — сказал Свинцов, выключил телевизор и залпом опрокинул в глотку еще стакан водки.
* * *
Еще один из участников неудачного рейда на дачу отставного майора Твердохлебова, старший сержант Лосев (по прозвищу, разумеется, Лось), после работы и в выходные дни любил погонять на мотоцикле. Мотоцикл у него был знатный — не «харлей», конечно, но и не какой-нибудь «Днепр», а современная скоростная «хонда» с очень приличным объемом движка и, что самое главное, с внушительными габаритами, соответствовавшими богатырскому телосложению сержанта. Вечерами Лось обыкновенно проводил время на «плешке», где собирались байкеры со всего района. Вопреки расхожему стереотипу, далеко не все они щеголяли в пыльных гривах до пояса и в бородищах по грудь, поскольку многие работали в конторах и офисах и были вынуждены, как и Лось, содержать себя в приличном виде хотя бы на работе. Поэтому Лось среди них ничем не выделялся; ребята знали, где он служит, но им это было до фонаря: ОМОН — не ГИБДД, а иных, кроме правил дорожного движения, законов они почти не нарушали.
После того случая на даче Лось продолжал вести привычный образ жизни, то есть ходил на службу, а в свободное время гонял на «хонде» по вечерней Москве. Карательные санкции в его случае выразились в выговоре с занесением в личное дело. Лось считал такое наказание несправедливым, поскольку, во-первых, просто выполнял приказ командира, а во-вторых, выбыл из игры в самом начале, получив от подозреваемого по шее и мирно уснув на полу нужника. Но с начальством не спорят, особенно в ОМОНе, и Лось, проглотив обиду, служил дальше.
