Прошло несколько дней, и мы сами стали свидетелями уникальных приемов Майка. Особенно хорошо мне запомнился один эпизод. Пять взрослых самцов, среди которых были высший по рангу Голиаф, Дэвид Седобородый и огромный Рудольф, занимались взаимообыскиванием. Эта процедура продолжалась довольно долго. Майк сидел метрах в 30 от них и сам приводил в порядок свою шерсть, искоса поглядывая в сторону группы.
Вдруг он встал, спокойно подошел к нашей палатке и схватил за ручку пустую канистру из-под керосина. Затем вооружился второй канистрой и, выпрямившись во весь рост, вернулся на свое прежнее место. Там он, пристально глядя на остальных самцов, начал раскачиваться из стороны в сторону. Вначале Майк делал это едва заметно, но постепенно амплитуда качаний увеличилась, шерсть его встала дыбом, и он издал серию ухающих воплей. Не переставая кричать, Майк вскочил на ноги и неожиданно бросился к группе самцов, неистово колотя выставленными вперед канистрами. Пронзительные вопли смешивались с грохотом жестянок и создавали невообразимую какофонию; немудрено, что миролюбиво настроенные самцы поспешили убраться с дороги. Майк со своими канистрами пробежал далеко вперед, и на несколько минут воцарилась тишина. Вскоре часть самцов вернулась к прерванному занятию, а часть все еще стояла поодаль, опасливо поглядывая по сторонам.
Через некоторое время вновь послышалось низкое хриплое уханье и грохот канистр, и на лужайке появился Майк. Он бежал прямо к группе самцов, заставив всех снова броситься врассыпную.
Но этого Майку было мало. С целью устрашить своего основного соперника Голиафа он в третий раз начал демонстрирование. Громыхая канистрами, Майк ринулся на него, и Голиаф — всемогущий Голиаф! — поспешил уступить ему дорогу. Только тогда Майк остановился и сел, тяжело дыша. Выглядел он довольно свирепо: шерсть стояла дыбом, глаза сверкали, нижняя губа слегка отвисла, обнажая ярко-розовые десны. На поляне снова воцарилась тишина.
Рудольф первым из самцов приблизился к Майку. Негромко похрюкивая, он склонился к самой земле и прижался губами к бедру Майка в знак покорности. Потом он начал быстр обыскивать нового властелина; через некоторое время к нему присоединились еще два самца. В конце концов и Дэвид Седобородый подошел к Майку, коснулся его паха и занялся туалетом. Лишь один Голиаф по-прежнему сидел в стороне и пристально глядел на своего соперника. Было совершенно очевидно, что Майк хочет завоевать главенствующее положение в группе и бросает вызов прежде неоспоримому лидерству Голиафа.
Намеренное использование принадлежащих человеку предметов, без сомнения, свидетельствовало о незаурядных способностях Майка. Другие взрослые самцы тоже иногда завладевали керосиновыми бачками и с грохотом таскали их за собой вместо привычных веток, производя немыслимые шумовые эффекты, но только один Майк сумел закрепить случайный опыт и начал использовать канистры с определенной целью. Вскоре он научился управляться сразу с тремя канистрами. Держа их перед собой и колотя друг о друга, он пробегал по лужайке не менее 60 метров. Неудивительно, что самцы более высокого ранга в страхе разбегались.
Демонстрационное поведение обычно свидетельствует о сильном эмоциональном возбуждении шимпанзе: когда обезьяна находит источник пищи, встречается с чужой группой либо просто нервничает. Однако казалось, что Майк заранее и совершенно хладнокровно планирует свои угрозы. Когда он вставал и шел за канистрами, в его поведении, как правило, не было заметно и тени нервозности или волнения. Это проявлялось гораздо позже, когда он начинал раскачиваться, взъерошивать шерсть и ухать.
Постепенно манипулирование канистрами становилось небезопасным: как-то Майк больно ударил меня жестянкой по затылку, а в другой раз чуть не разбил дорогую кинокамеру. Мы убрали канистры, и тогда Майк начал хватать все, что попадется под руку. Однажды он потащил за собой треножник Хьюго, к счастью без фотоаппарата, потом повалил большой шкаф, где хранилась вся наша посуда, учинив невообразимый шум и тарарам. Когда мы стали прятать вещи или закапывать их в землю, Майку пришлось довольствоваться ветками и камнями, как и всем прочим обезьянам.
Но к этому времени Майк настолько вырос в глазах своих сородичей, что за ним прочно утвердился статус главенствующего самца. Правда, сам он еще не привык к своей новой роли и продолжал всячески демонстрировать собственное превосходство. Обезьяны, занимавшие низшие ступени иерархической лестницы, имели все основания для того, чтобы бояться его: он часто кидался на самок или детенышей по самому ничтожному поводу. Особенно напряженные отношения установились, как и следовало ожидать, между Майком и Голиафом — прежним предводителем группы.
Голиаф не хотел добровольно уступать почетного места. Он, в свою очередь, стал более агрессивным, и сам теперь нередко прибегал к устрашению соперника. Одно время, в самом начале борьбы за власть, мы с Хьюго даже всерьез опасались за здоровье Голиафа. Он нападал на детенышей, расхаживал взад и вперед, волоча за собой огромные ветки, садился, распушив шерсть, бока его тяжело вздымались, слюна тоненькой струйкой сбегала из полураскрытого рта, а глаза лихорадочно блестели. Вид у Голиафа в эти минуты был настолько ужасный, что нам пришлось даже заказать в Кигоме железную клетку, в которую мы прятались во время этих припадков безумия.
Как-то раз, когда Майк находился в лагере, раздались отчетливые, довольно мелодичные ухающие крики с характерными вибрирующими звуками — это Голиаф возвещал о своем возвращении. Последние две недели он провел где-то в южной части заповедника. Майк немедленно заухал в ответ и настроился на воинственный лад: пересек лужайку, вскарабкался на дерево и уселся там, распушив шерсть и глядя в сторону долины.
Спустя несколько минут на лужайке появился Голиаф, и мы стали свидетелями захватывающего спектакля. Голиаф, должно быть, увидел Майка, так как направился прямо к нему, волоча за собой огромную ветку. Подойдя к соседнему дереву, он вскочил на него и замер. С минуту Майк выжидающе смотрел на Голиафа, а потом и сам начал демонстрировать свою силу: он раскачивал ветки, прыгал на землю, бросал камни и, наконец, вскочив на дерево, где сидел Голиаф, принялся яростно трясти его. Как только он остановился, в игру вступил Голиаф: он стал раскачиваться на дереве и прыгать по веткам. В результате одного из таких прыжков он очутился совсем рядом с Майком, и тот вновь стал демонстрировать богатый арсенал своих приемов. В течение нескольких минут два достойных соперника раскачивали ветки, стоя друг перед другом, и так сотрясали дерево, что оно должно было вот-вот рухнуть. Потом соскочили на землю и продолжали поединок в кустарнике. Наконец они оба прекратили угрозы и уселись, пристально глядя друг на друга. Первым нарушил перемирие Голиаф — он встал во весь рост и начал изо всех сил трясти молодое деревце. Едва он остановился, как позади него раздался шум — это Майк принялся разбрасывать камни и барабанить ногой по стволу.
Так продолжалось около получаса: самцы демонстрировали свою силу по очереди, и каждое новое демонстрирование казалось более сокрушительным, более эффектным, чем предыдущее. Но за все время «баталии» ни один из самцов по-настоящему так и не атаковал соперника, ограничившись лишь случайными ударами веток. Вдруг совершенно неожиданно после затянувшейся паузы Голиаф отказался от дальнейшего участия в спектакле — по-видимому, у него сдали нервы. Он подбежал к Майку, склонился перед ним с громким нервным повизгиванием и начал лихорадочно перебирать шерсть победителя. Майк в течение нескольких минут полностью игнорировал старания Голиафа, но вдруг повернулся и с неменьшим рвением занялся туалетом своего побежденного соперника. Они сидели целый час, без передышки обыскивая друг друга.
