Как правило, нам все же удавалось сохранить бананы для Дэвида. Но надо было еще позаботиться и о том, чтобы их у него не отняли. Иногда этим занимались более агрессивные самцы, а чаще Фло, Мелисса или кто-нибудь еще из самок. Едва увидев Дэвида с бананами, они окружали его и начинали выхватывать плоды прямо у него из рук. Дэвид редко сопротивлялся — он знал, что кому-кому, а уж ему-то всегда перепадет лишняя порция вкусных плодов. Жизнь становилась все напряженнее и сложнее, и я с грустью вспоминала о тех безвозвратно ушедших днях, когда в одиночестве бродила по горам.
1965 год принес некоторое облегчение. Национальное географическое общество, которое продолжало субсидировать наши исследования, выделило средства для приобретения и установки нескольких сборных домиков из алюминиевых конструкций. Мы решили перенести лагерь в новое место, еще выше по ущелью, откуда открывался великолепный вид на противоположную гору и озеро. И снова все работы по устройству нового лагеря проводились ночью. Мы справились довольно быстро — самой трудоемкой операцией оказалось цементирование полов, а сама сборка домиков заняла сравнительно немного времени. Когда постройки были готовы, мы покрыли травой их стены и крыши, так что они почти слились с окружающим их лесным пейзажем. В самом большом доме — лабораторном корпусе — размещалась довольно просторная рабочая комната, две маленькие комнатки — спальни для Эдны и Сони — и крошечные кухня и кладовка. Другой домик предназначался для меня и Хьюго. Чуть ниже основных построек мы соорудили еще небольшую хижину для хранения бананов.
На этот раз познакомить шимпанзе с новым лагерем оказалось еще проще. Как-то утром мы с Хьюго подошли к уже собранным домикам, чтобы удостовериться, что все готово, и вдруг на противоположном склоне увидели Дэвида и Голиафа, которые кормились на пальмовом дереве. Вот это удача! Мы быстро выложили большую гроздь бананов. Увидев ее, оба самца радостно вскрикнули и обнялись, а потом со всех ног бросились к нам. Взволнованные возгласы Дэвида и Голиафа привлекли на территорию нового лагеря еще около 15 других самцов, которые бродили неподалеку. Какая досада, что у нас не было при себе ни камеры, ни магнитофона и мы не смогли запечатлеть на пленке тот бурный восторг, объятия, поцелуи, похлопывания, возгласы и лай, которыми сопровождалось знакомство с новым местом подкормки.
В течение каких-нибудь трех дней почти все шимпанзе, за исключением, может быть, самых редких посетителей, привыкли к новому лагерю, так что прежнюю станцию можно было ликвидировать.
Новые жилища были так хороши, просто роскошны по сравнению с теми, которыми мы пользовались прежде, что стоило большого труда расстаться с ними хотя бы на несколько недель. Между тем нам предстояло надолго уехать. Хьюго заключил новый контракт, так как Национальное географическое общество не могло содержать в заповеднике постоянного фотографа, а мне нужно было провести девять месяцев в Англии, чтобы закончить диссертацию.
Лишь после нашего отъезда из заповедника мы с Хьюго поняли, что совершили непростительную ошибку, позволив Флинту дотрагиваться до нас. Мы щекотали его и были в восторге от его доверчивости. Вызывала изумление и Фло, это старая дикая самка, которая настолько перестала бояться людей, что разрешала нам играть с ее младенцем. Скоро примеру Флинта последовала Фифи, а за ней и Фиган. На первых порах мы радовались, что нам удалось установить такие тесные контакты с существами, рожденными на свободе и выросшими в страхе перед человеком. Мы щекотали Фигана, боролись с ним, катались по земле, хотя восьмилетний самец был сильнее любого из нас.
Потом мы уехали из заповедника и лишь тогда поняли, что вели себя весьма безрассудно. К этому времени мы стали получать много писем с просьбами разрешить принять участие в наших исследованиях. Потенциальные возможности станции благодаря новым постройкам значительно увеличились, и расширение числа сотрудников стало теперь вполне реальным. Если уже достигший зрелости Фиган поймет, насколько слабы человеческие существа, он станет по-настоящему опасным для людей. А ведь взрослый самец шимпанзе по крайней мере раза в три сильнее любого мужчины. Поэтому мы решили в дальнейшем не допускать преднамеренных контактов между человеком и шимпанзе, так как, помимо уже упомянутой опасности, само поведение шимпанзе может существенно измениться под влиянием человека.
Во время нашего почти годового отсутствия все заботы легли на плечи Эдны и Сони, которые к этому времени вполне освоились и уже вели самостоятельные наблюдения. Конечно, у них не было недостатка в помощниках. Наша исследовательская программа значительно расширилась, и стажирующиеся специалисты могли выбрать в качестве объекта для изучения не только шимпанзе, но и павианов, и гверец. У большинства приезжавших к нам молодых людей уже были университетские дипломы. Как правило, они проводили в заповеднике около года, работая в качестве ассистентов. Мы поручали им вести самостоятельные наблюдения за определенными животными и делать записи в полевом дневнике. Они много и напряженно работали и значительно пополнили наши знания о шимпанзе. Некоторые из них оставались в лагере еще на год, выбирая в качестве самостоятельной темы для исследования один из аспектов поведения шимпанзе.
В 1967 году существенным образом изменился статус заповедника: он отошел в ведение Управления национальными парками Танзании и получил название национального парка Гомбе. На смену егерям Службы дичи пришли лесничие национального парка. Они расположились в южной части территории. При поддержке новой администрации парка мы понемногу подготавливаем еще одну станцию подкормки в южной части заповедника, легко доступную для туристов и посетителей. В течение двух лет несколько человек из числа практикантов пытались повторить мой опыт 1960 года и приучить животных из южной группы к присутствию человека. Это им в известной мере удалось, и вопрос об организации второй станции стал вполне реальным.
Вот так постепенно разросся научно-исследовательский центр Гомбе-Стрим. Чуть выше наблюдательной площадки теперь появилось восемь спальных домиков, скрытых от посторонних глаз густой растительностью; три больших строения выросли внизу, на берегу озера; неподалеку расположились еще три домика — для стажеров, специализирующихся в изучении поведения павианов и гверец. На берегу возле хижины старого Идди Мататы выросла целая «деревня», в которой жил обслуживающий персонал станции. Доминик, Садык, Рашид были по-прежнему с нами, но теперь к ним присоединились и многие другие африканцы. Нельзя сказать, что условия в нашем исследовательском центре были чересчур роскошными, однако для тех, кто любил животных, увлекался нашими исследованиями и не боялся работать, они казались раем.
По-прежнему самой трудноразрешимой проблемой оставалась организация подкормки: как сделать, чтобы дележ бананов хотя бы в отдаленной степени напоминал естественную кормежку и по возможности меньше отражался на общественном поведении шимпанзе? Эти вопросы мучили нас на протяжении всех этих лет, и надо сказать, что мы не всегда решали их наилучшим образом.
В самом начале исследования обезьяны получали бананы практически в любое время, когда бы они ни пришли в лагерь. Мы были так рады возможности фотографировать и вести систематические наблюдения за отдельными индивидуумами, что не особенно задумывались над последствиями. А между тем уже тогда шимпанзе спускались в долину гораздо чаще, чем до существования станции подкормки. Но в то время в наши планы не входило проведение долгосрочных исследований, мы не думали, что задержимся в Гомбе на много лет. И стремились как можно больше увидеть и зафиксировать, прежде чем навсегда расстанемся с шимпанзе.
