Даже не поприветствовав друг друга, они вместе вошли в терминал и остановились у стойки бара.
– Ну, что скажешь?
Из телефонного сообщения Гидравичюс уже знал, что Виктор Павлович Кленов позавчера в девятнадцать ноль-ноль был убит, и теперь оставаться в Москве ему уже не имело смысла.
– Полный порядок, – негромко отозвался Меньшов.
Литовец достал из портфеля пухлый конверт и быстро передал его из-под левой руки собеседнику, так, чтобы никто из крутившихся и топтавшихся у бара ничего не заметил. Конверт мгновенно исчез во внутреннем кармане джинсовой куртки. По толщине Николай догадался: это окончательный расчет плюс обещанная премия.
– Ну, как договаривались, – сказал мужчина и, достав из футляра очки, водрузил их на нос.
– Хорошо. Если надо будет, обращайтесь, – отозвался Николай, уже собираясь вставать.
– Погоди, погоди, – глядя на бутылки, сказал Гидравичюс, – может, выпьем, и ты расскажешь мне все подробнее?
– А собственно, что рассказывать? Кто стрелял – не видели, но я догадался, кто это был.
– А я этого и не скрывал, – спокойно глядя на поблескивающее стекло стойки, произнес мужчина.
«Интересно, – думал Меньшов, – куда это он намылился?»
Спрашивать об этом собеседника, конечно, было бессмысленно, а может, он и вообще никуда не улетал – ведь без багажа… Но Николай успел заметить, как темно-зеленый «Шевроле» заказчика развернулся на стоянке и умчался по дороге, ведущей в город.
«Значит, точно улетает. Ну и хорошо, в добрый путь, – подумал Николай. – А я сегодня вечером уеду в Питер и надеюсь, вы меня долго не увидите».
– Никаких претензий? – спросил заказчик, в упор глядя на него.
– Нет, – ответил Николай.
– Тогда всего доброго, – и Витаутас, щелкнув пальцами, подозвал к себе бармена. – Чашку кофе, только некрепкого.
– Пожалуйста, минутку.
Николай ушел – вернее, сделал вид, что уходит. Он спрятался за колонну, прижавшись к ней спиной, и минут пять стоял так, разглядывая пеструю толпу с чемоданами и сумками. Вокруг звучала разноязыкая речь, ей вторили дикторы, на основных европейских языках сообщавшие о прибытиях и отлетах самолетов, о начале регистрации на тот или иной рейс. В ближайшие пятнадцать минут проводились регистрации на три рейса: Москва – Прага, Москва – Франкфурт и Москва – Амстердам.
«Интересно, куда же он? – снова подумал Николай. – Хорошо было бы знать, так, на всякий случай».
Это не имело для него никакого значения, но кто знает, может, и пригодится. И он увидел, как его собеседник, аккуратно промокнув сложенным вчетверо белоснежным платком губы, легко соскочил с высокого стула у стойки бара и направился в небольшую очередь, где шла регистрация на пражский рейс.
«Ага, значит на Прагу летит», – Николай выглянул из-за колонны и увидел, как Гидравичюс протягивает свои документы. Даже с такого расстояния Меньшову было видно, что паспорт у него не российского образца.
– Господин Гидравичюс, а багаж? – осведомилась миловидная девушка, отдавая документы.
– У меня его нет, все с собой, – он показал на портфель.
– Счастливого пути!
«Значит, летит в Прагу», – мысленно повторил Меньшов.
Больше дел в Шереметьево у Николая не было. Он отыскал свою «Мазду», сел в нес и опять почувствовал противную режущую боль в желудке и металлический привкус во рту. В пластмассовой баночке осталось всего две таблетки, хоть он и рассчитывал, что их хватит до конца педели. Николай разгрыз таблетки, запил водой. Потом посидел минут пять-шесть, глубоко вздохнул, завел машину и, выехав со стоянки, направился в Москву.
А Витаутас Гидравичюс даже не поинтересовался у девушки, проводившей регистрацию, куда следовать дальше. Он летел уже не в первый раз и чувствовал себя в терминале аэропорта как дома. Если бы понадобилось, он мог по памяти без труда нарисовать подробный план со всеми входами и выходами. Гидравичюс просто так, чтобы скоротать время, прошелся мимо киосков, полюбовался симпатичными продавщицами, торгующими всяческой мелочевкой, и подумал, не купить ли ему бутылку хорошей русской водки, но покупать не стал.
Пока не сделаны все дела, пить не стоило. Однако он уже настроился потратить немного денег и поэтому присмотрел себе скромный добротный кожаный футляр для очков. А стоил этот простенький очешник пятьдесят долларов – сумма для Гидравичюса абсолютно незаметная, отдал и забыл. Зато останется вещь на память.
События последних дней в Москве, как считал Гидравичюс, должны были стать определенной вехой в его жизни. Он понимал, что его миссия здесь окончена, во всяком случае, на время. Кленов – не какой-нибудь бизнесмен, о гибели которого поговорят-поговорят, да и забудут через неделю; Кленов – это звезда первой величины. Правда, знают о существовании этой звезды немногие, узкий круг специалистов.
Витаутас и сам слабо представлял себе, чем занимался Кленов. То, что работал он на военное ведомство – это точно, хоть сам с виду человек абсолютно не военный. Единственный ориентир – докторская диссертация у Виктора Павловича была по генетике.
Большего Гидравичюс не узнал, да и этого ему специально не сообщали. Какое отношение могла иметь генетика к военному ведомству, представить было трудно.
Ну, ладно, микробиолог, химик, даже специалист по грызунам – это еще как-то вязалось с представлениями Гидравичюса об оружии массового уничтожения…
«Но генетика до последнего времени вроде была мирным занятием», – рассуждал Витаутас, уже проходя в накопитель.
Таможни и паспортного контроля он не боялся. Ничего недозволенного с собой он не вез, наличные деньги отдал Николаю, а в его бумажнике лежали только кредитки, которыми можно воспользоваться в любой стране мира.
До этого все, что он совершал, сходило ему с рук. Ведь не сам же он действовал, и даже инструкции всегда получал не напрямую, а через связника.
Своей жизнью Витаутас был вполне доволен. Он хорошо жил еще во времена СССР, имел неплохую работу во Внешторге, часто выезжал за границу, а что еще тогда надо было человеку? Одиннадцать лет тому назад его завербовали: произошло это в той же Праге, куда он сейчас направлялся на встречу со своими хозяевами. Раньше его сотрудничество с западными спецслужбами было окутано для него самого флером романтизма: как-никак, он ощутимо вредил советской власти, которую люто ненавидел в душе. А потом, когда Советский Союз распался, эта тайная война превратилась в обыкновенную работу, дающую неплохие средства к существованию. Да и прежнего занятия он не бросил, хотя и порывался. Но как крыша работа в торговом представительстве Литовской электротехнической фирмы в Москве устраивала его настоящих хозяев. Она давала возможность легально перемещаться по всему миру, иметь многочисленные контакты, встречаться с политиками на уровне министров небольших стран, не привлекая к себе особого внимания.
