Ей даже показалось, что она чувствует, как эта сталь впивается в тело. У нее засосало под ложечкой, к горлу подкатила тошнота. Катя поднялась с дивана и, пошатываясь, двинулась на кухню. В горле пересохло. Нужно было выпить холодной воды, сполоснуть лицо и подумать, что делать дальше.
«Звонить в милицию? – метались в голове обрывочные мысли, пока Катя сидела за пластиковым столом, прислонившись спиной к урчащему, как кот, холодильнику. – Нет, в милицию нельзя. Тогда что, забыть обо всем, поставить на место и сделать вид, будто я сюда не приходила и ничего этого не видела? Уехать! Уехать куда-нибудь как можно скорее! А куда поедешь? Мать, ребенок… Да и денег нет. Как это нет денег?! Да там их видимо-невидимо…»
Заходить в комнату она боялась, как будто разложенное на полу оружие могло само выстрелить, а гранаты – взорваться от одного взгляда. Можно было, конечно, вытянуть несколько бумажек из толстой рыхлой пачки, перетянутой бечевкой. Но, во-первых, воровать она не привыкла, а во-вторых, панически боялась.
«Скорее всего, деньги посчитаны…»
Кате и в голову не могло прийти, что кто-то может не заметить пропажи двух-трех сотен долларов.
Перед ней на столе лежали документы, взятые из сумки. Среди них и паспорт на имя Николая Меньшова, тот самый, который она уже однажды держала в руках, – холостого мужчины, проживающего по другому адресу. Она положила рядом паспорт, принесенный из больницы. Фотографии одинаковы, сделанные в одно и то же время, с одного негатива, а вот все остальное – разное. Катя вконец запуталась и не рада уже была, что оказалась в злополучный вчерашний день в квартире Меньшова.
«Вот бы меня не было дома, когда он звонил! И какого черта я согласилась приехать? Почему я ему никогда не отказывала? Ну и вляпалась! А те двадцать долларов, которые он время от времени мне подбрасывал, я бы могла заработать, если бы не с ним трахалась, а время тратила с пользой. Вот же, черт, занесла меня нелегкая! Черт под локоть толкнул, когда я познакомилась с Меньшовым или с этим, как его… – от волнения буквы в паспорте так и плясали у нес перед глазами, и никак не удавалось прочесть фамилию. По всему выходит – бандит, да еще крутой. Столько оружия! А может, он им торгует? – мелькнула спасительная мысль. – Может, собрался везти покупателю? По виду-то не скажешь…»
В ее представлении бандиты выглядели совсем иначе: в фильмах они носили золотые цепи толщиной в палец, кресты, перстни, похожие на гайки, а их сытые лица украшали зарубцевавшиеся шрамы. В этой же квартире никакого золота, кроме пары позолоченных медалей, она никогда не видала. Катя поняла, что ничего толкового ей в голову сегодня не придет, по к одному простому выводу пришла: из Москвы ей придется уехать.
Она стала припоминать всех своих дальних родственников по разным уголкам России. Все равно большой город, маленький, деревня или военная часть.
Уехать – и с концами. Военная часть даже лучше, там хоть солдаты, офицеры, если что – защитят.
И тут же вспомнилось – так, словно это было вчера, хотя прошло пять лет: сестра ее матери, всего один раз приезжавшая в Москву, приглашала се хоть на целый месяц, хоть на полгода к себе в Ставропольский край.
Вот, точно! В деревню к тетке, в глушь… Там не достанут! Она даже забыла, что сейчас это не такое уж безопасное место – Чечня под боком. И только название станицы Катя никак не могла вспомнить, какое-то чисто казаческое, связанное то ли с седлом, то ли с уздечкой, в общем, конское, лошадиное или жеребячье.
«Нет, с этим нужно переночевать… Уже переночевала! – она тяжело вздохнула. – Теперь не знаю, как унести ноги».
Утешало лишь одно – сам Меньшов сейчас лежит в больнице под капельницей и выберется оттуда хорошо если через месяц. Сюда он в ближайшее время не придет и следов ее пребывания не обнаружит.
"Идти к нему завтра в больницу, прикинуться дурочкой. А то еще заподозрит, что я знаю о нем. А я еще, дура, договорилась, чтобы ему палату с телефоном устроили! Позвонит дружкам, те меня быстро найдут!
Нет, завтра я к нему приду, проявлю заботу, буду через силу улыбаться, справлюсь о самочувствии. Спрошу, что принести. Куплю бритву, самую дешевую, будто на свои купила".
На негнущихся ногах Катя добралась до распакованной сумки, присела и трясущимися пальцами, боясь порвать, выдернула из середины пачки три сотенные купюры. Тут же зажала их в кулаке, словно кто-то мог их у нее отобрать.
«Все, уходить!»
Тут ее взгляд упал на окно. Метрах в пятидесяти высилась громада соседнего дома, окна в окна.
«Хорошо еще, что свет не зажигала!»
Она подбежала к окну и принялась задергивать шторы, следя за соседним домом, не подсматривает ли за ней кто. Но лишь этажом выше на балконе стояли двое мужчин в майках и поплевывали на газон.
«Фу, слава Богу!» – выдохнула Катя и задернула шторы так, что даже щелей не осталось.
Поколебавшись, она все-таки выглянула еще раз на улицу, боясь, что у подъезда ее может кто-нибудь поджидать. Но улица была пуста, лишь дворовый кот шел через автомобильную стоянку к мусорным контейнерам.
«Уходить! Уходить! Только сперва все сложить, как было. Нет! Порядок наведу потом… Нет! Ноги моей здесь больше не будет… Нет!!!»
Она лихорадочно заворачивала оружие в промасленную материю, укладывала его в коробки. Хрустел скотч, заклеивая крышки.
Наконец Катя сложила вещи, задернула молнию и заволокла сумку в платяной шкаф.
«Фу!»
Только теперь она смогла вытереть вспотевший от волнения лоб и посмотрела на себя в большое зеркало в дверце шкафа. Себя она почти не узнала: лицо бледное, тушь расплылась под глазами – словно два огромных старых синяка. Губы дрожат, помада где-то стерлась, где-то размазалась. Умываясь холодной водой на кухне, она напрочь забыла, что губы и глаза накрашены.
«Хрен с ним, не на свидание собралась! Главное, поскорее отсюда выбраться!»
Она схватила сумочку, бегло осмотрелась. Вроде бы все так и было, только кактусы политы.
«Ну, да ладно, этого он не заметит. Забывал о кактусах раньше, не вспомнит и теперь».
Катя подошла к двери, быстро отбросила защелки и выскочила на площадку. Дверь была устроена так, что сама не захлопывалась, ее следовало закрыть ключами. И вот, когда она, повернувшись к площадке спиной, сунула длинный ключ в замочную скважину, у самого уха прошелестел тихий мужской голос:
– В квартире кто-нибудь есть?
Она готова была поклясться, что лестница пуста, но размышлять о том, откуда появился говоривший, ни времени, ни смелости не было.
– Нет, нет, никого!
– Тогда проходи.
Катя увидела руку, которая повернула ключ, и ее мягко подтолкнули в спину. О том, что можно кричать, сопротивляться. Катя даже не помышляла – от страха она забыла обо всем на свете. Если бы сейчас спросили, как ее зовут, она и то с трудом бы ответила.
