Он был готов плюнуть на все и подниматься обратно, когда долгожданная странность наконец появилась. Один из кирпичей выделялся в общей кладке: он был таким же старым, как и остальные, но на нем не оказалось плесени. Поддев его край карманным ножом, Костя с легкостью сдвинул его в сторону, открывая небольшой тайник.
Там лежали деньги. Две пачки, аккуратно завернутые в целлофан, и один мерный золотой слиток с символикой белорусского банка. Сумму в местной валюте Костя оценить не брался, но в долларовой пачке оказалось около двух тысяч.
И все. Ни запрещенных препаратов, ни лекарств, украденных из больницы, ни драгоценностей, ни компрометирующих документов. Только деньги. Может, по деревенским меркам это была и заоблачная сумма, но Костю она не впечатлила. Бывали дни, когда он в кошельке больше носил!
С одной стороны, это были не те сокровища, ради которых Тадеуша могли убить, расчленить и разместить в лесу в таком вот виде. А с другой… если это честные накопления, то зачем прятать их таким диким способом? Если же нет, то где простой охранник брал деньги? Не обязательно это привело к его гибели — но и не факт, что не привело.
⁂
Ланфен никак не удавалось сосредоточиться. Она знала, что идея у нее правильная и полезная для расследования: составить список тех пациентов, которые показались ей опасными.
Но мысли все равно ускользали с этого направления, возвращаясь к теме, которую она сама для себя сделала запретной. Ей не здесь хотелось быть, не с этими людьми общаться… Но есть желания, а есть долг.
Самомотивация пока не сильно помогала. Она сидела на кухне перед ручкой и пустым блокнотом. Раздражение лишь усиливалось.
Она почти заставила себя приступить к делу, когда ее снова отвлекли. Дверь открылась, и на кухню вошла Марина Чайкина. То, что ее интересовал не поздний завтрак, становилось ясно сразу: она принесла с собой камеру и треногу, которые начала деловито устанавливать возле стола.
— Что вы делаете? — изумилась Ланфен.
— Готовлюсь к нашему интервью!
— Нашему — в смысле, нашему с вами?
— Конечно! — Марина ответила таким тоном, словно этот факт был очевидным и интуитивно понятным даже ребенку. — На кухне самый лучший свет, поэтому снимать нужно здесь.
— Так, подождите! О каком интервью идет речь? Я же не ваш напарник!
— О, это не имеет никакого отношения к расследованию! Костя уже куда-то умотал, и мне все равно, куда. Я занята своим делом, гораздо более важным. Я знаю, что вы — профессиональный психолог, поэтому мне нужно ваше мнение — в виде интервью.
Судя по уверенности Марины, в ее мире эта ситуация выглядела совершенно логичной. А Ланфен запутывалась все больше.
— Каким именно делом вы заняты и при чем тут я?
— Я использую это шоу для продвижения моей организации «Невинные дети», — пояснила Марина. — Мы пропагандируем полный и безусловный запрет абортов. Мне нужно интервью с вами об этом, чтобы вы профессионально объяснили людям, что аборты — зло!
Ланфен наконец оправилась от первого шока, взяла себя в руки.
— Марина, милая, а с чего вы взяли, что я буду это делать? И что я поддерживаю ваши идеи?
Я уже не говорю о том, что ваши эти потуги могут банально не пустить в эфир, потому что они не имеют никакого отношения к проекту.
Марина наконец оторвалась от установки камеры, нахмурилась.
— То есть как — не поддерживаете? Вы же психолог!
— И что?
— Вы должны знать, что аборты — это объективное зло!
— Уже само понятие объективного зла ненаучно, — заметила Ланфен. — Ну а в целом, тема, которую вы затронули, очень сложная, и рассуждать о ней на камеру я не буду. Тем более для продвижения каких-то сомнительных идей.
— Это не сомнительные идеи, это правда!
— Вот и продвигайте свою правду самостоятельно, а меня оставьте в покое.
Но было уже поздно. Марина относилась к тем людям, которые на мнение, отличное от их собственного, реагируют как сторожевой пес на чужака. Они не могут пройти мимо или согласиться. Им обязательно нужно загнать «иноверца» в угол и всеми правдами и неправдами заставить его признать их правоту.
Как правило, такие люди отличались трусостью. Они предпочитали роиться в социальных сетях, где под завесой анонимности можно было написать что угодно, любую гадость, угрозу и даже откровенное оскорбление, зная, что тебе за это ничего не будет. Прямая конфронтация и необходимость смотреть собеседнику в глаза отпугивали их.
Но Марина вышла на новый уровень. В ее красивых голубых глазах отражалась стальная решимость. Она уже успела забыть про интервью. Она как личное оскорбление восприняла то, что Ланфен, профессиональный психолог, оказывается, не знает таких простых вещей!
— Но вы должны это понимать! — От возмущения Марина даже повысила голос. Учитывая ее тембр, это было не самое приятное решение для окружающих. — Как же вы с людьми будете работать, не зная этого!
— Не зная чего?
— Что аборты — это преступление! Это же нарушение демократии!
— Господи, демократию-то вы как сюда приплели? — поразилась Ланфен.
— Потому что демократия включает в себя право на жизнь! Человек является человеком с того момента, как он был зачат! Значит, женщина, которая делает аборт, совершает преступление. Почему ее не судят? Почему общество попустительствует этому? У людей должно быть правильное понимание ситуации — и нужна уголовная ответственность!
— Да уж, это, конечно, демократия… А вас не смущает, что своим требованием всестороннего запрета вы лишаете женщину права выбора, права распоряжаться своей жизнью и своим телом?
— У нее было такое право, когда она сексом занималась! — убежденно заявила Марина. — Если она допустила беременность, все, зачатие состоялось! Она должна нести ответственность!
— А если произошло изнасилование?
— Значит, ей не повезло, но ответственность она все равно должна нести. Почему беременность после изнасилования воспринимается как нечто плохое? Беременность — это святое, это торжество жизни! Моя мать забеременела в результате изнасилования. Меня спасло только то, что она была достаточно умна и честна, чтобы сохранить мне жизнь! А если бы нет?
Никто бы не осудил ее за убийство! Даже в те времена, когда аборты порицались, для абортов от изнасилования делали исключение! Почему? Так нельзя.
— Может, потому что тело женщины принадлежит ей, она сама решает, что с ним делать?
— После того, как ребенок создан и о беременности известно, тело принадлежит не только ей!
Вот чего многие не понимают!
Как и многие агрессивные пропагандисты, Марина не собиралась практиковать то, что продвигала в массы. Из досье Ланфен было известно, что замуж Чайкина выскочила рано, за бизнесмена средней руки, который был старше невесты на двадцать лет. И за довольно продолжительную совместную жизнь детьми они так и не обзавелись — Марина была слишком занята работой над своей организацией, чтобы сделать перерыв на декрет. Она не скрывала это, даже бравировала тем, что организация стала ее «любимым ребенком».
