Но если будут жертвы, если что-то пойдет не так — это будет на сто процентов ее вина.
Открытая ладонь Кирилла все еще была перед ней. Он терпеливо ждал ее решения. Но, судя по взгляду, уже знал, каким оно будет.
⁂
Север ни на секунду не сомневался в том, что делает. Для него фрагменты уже сложились в единое целое, и он не видел смысла тянуть с объявлением результата. Идти в клинику один он тоже не боялся. Враг особенно опасен, когда о нем ничего не известно. Но вот тайна раскрыта, и все становится простым и совсем не страшным.
Как он и ожидал, Осташов находился в своем кабинете. После побега пациентов он там чуть ли не сутки проводил — в документах и отчетах для милиции и руководства. Маленькой девочки рядом с ним больше не было.
При виде Севера главврач сумел сохранить выдержку, однако и раздражение полностью не скрыл.
— Давайте перенесем этот разговор, Георгий, если не возражаете. Любую помощь вы можете получить от моих сотрудников.
— Возражаю, — отозвался Север. — Речь идет не о помощи или дополнительной информации.
У меня сейчас для вас больше ответов, чем вопросов.
— Простите, не понял…
— Вот для этого и нужен разговор. Чтобы все всё поняли.
Север прикрыл за собой дверь кабинета и сел за стол, всем своим видом показывая, что он никуда не уйдет. Дураком Осташов не был, разницу между уверенностью и слепой наглостью уловил мгновенно. Он отложил в сторону бумаги и хмуро посмотрел на своего гостя.
— О чем же вы хотели поговорить, Георгий?
— Тем достаточно много… Шрамы ваших пациентов, финансовая помощь клинике, маленькая девочка по имени Анфиса… В этом плане, у меня много соображений. Вопрос остался только один.
— Какой же?
— Зачем вы затеяли всю эту историю с проектом Тронова? — осведомился Север. — Зачем позвали нас сюда? Чтобы отвести от себя подозрение? Вроде как инициатор расследования по определению не может быть главным подозреваемым? Но мы и не с таким связывались. Вы же не были на прицеле у милиции… Зачем вам это?
— Значит, по вашему мнению, виновен я? Что же навело вас на эту мысль, если не секрет?
Осташов оставался спокоен — он выглядел больше уставшим, чем шокированным. Это несколько напрягало, однако отступать Север не собирался.
— Несколько фактов, поступивших не в хронологической последовательности. Но в итоге все четко… Вы пришли в эту больницу и обнаружили людей, которые никому не нужны. Больных душевно, но во многих случаях здоровых физически. Кто-то увидел бы в этом безнадежность, а вы обнаружили огромный потенциал. Вы начали продавать внутренние органы собственных пациентов. Мне удалось найти доказательство продажи почек и костного мозга. Думаю, было задействовано что-то еще. Тут хватает пациентов, у которых родни либо нет, либо эта родня от них отказалась. Так что если бы кто-то внезапно умер, никто бы не заметил. А еще проще — если бы некая человеческая единица затерялась в бумажной волоките. По факту человек был, по бумагам — не было. Это дает очень редкий и ценный товар.
Главврач продолжал молчать. Прочитать что-то по его взгляду было невозможно, но он точно не был шокирован и не обвинял Севера в дикости этой теории. Что можно было воспринимать как очередное доказательство вины.
— Тех пациентов, которые умирали тут официально, вы отправляли в крематорий, — продолжил Север. — Тех, что не официально, — прятали на болотах. Долгие годы у вас все получалось. Но потом свидетелем ваших махинаций стал Тадеуш Мацкевич. Судя по его характеристикам, он был не из честных парней, которые сразу бегут к властям. Он стал требовать у вас деньги. Вы, думаю, заплатили ему изначально, но его аппетиты лишь возрастали.
Вы поняли, что если не устранить угрозу, все рухнет. И вы избавились от него. Но Мацкевич — это не пациент, исчезновение которого можно скрыть бумагами. Это ваш сотрудник. Поэтому вы и придумали эту колоритную историю с маньяком. Вы расчленили Мацкевича, подвесили на ферме, а для убедительности версии с психом извлекли часть старых останков. Как мы оба знаем, милицию вы обманули неплохо. Но все же рано или поздно кто-нибудь заметил бы несостыковки в этой версии.
— Например?
— Например, то, что тело Мацкевича расчленено очень профессионально, далеко не каждый так смог бы. Не просто грамотно, а аккуратно! Вы ведь работали хирургом до того, как попали сюда, я прав? Вам бы не составило труда так разделать труп. Но вы догадывались, что кто-то все-таки может заметить профессиональное вмешательство. Ваше хирургическое прошлое — не секрет, и тогда вы стали бы главным подозреваемым. Поэтому вы организовали частное расследование как алиби. Мол, я ведь сам старался найти убийцу, как я могу быть им! Таково мое предположение, раз уж вы отказались отвечать мне. Я прав?
Комментировать Осташов не спешил. Он уперся лбом в сложенные перед ним руки, и его лицо Север не видел. Пауза затягивалась, становилась все более тяжелой. Север нарушил ее, просто чтобы не терпеть тишину:
— Вы не собирались останавливаться… Продолжали держать при себе пациентов поздоровее, лучший товар. Анфиса — не ваша внучка, я проверил. Она числится здесь пациенткой. Во взрослой больнице, где детей в принципе быть не должно! Что вы на это скажете?
Ответом ему был долгий, выцветший от усталости взгляд. Осташов медленно поднялся, отпер один из сейфов, достал оттуда маленькие стеклянные стаканы и бутылку с темной жидкостью, в которой этикетка выдавала травяную настойку.
— Традиционный алкоголь не признаю, — пояснил он. — Хотя от хорошего коньяка бы сейчас не отказался… Но кто же знал, что он понадобится!
— Пьете на работе?
— Только по особым случаям. И вы такой предоставили.
— Значит, я прав? — Север не ожидал, что будет так просто.
— Правы, но лишь частично. В самом главном вы все-таки ошиблись. Эта больница для меня — не инструмент наживы. Это жертвенный алтарь, на который я бросил всю свою жизнь.
— Если я ошибся, буду рад узнать, как все произошло на самом деле.
Осташов залпом выпил стакан настойки, поморщился от горького вкуса и заговорил. Ему теперь не было смысла отмалчиваться…
Когда он пришел работать в больницу, она только-только восстанавливалась после не самых лучших времен. Персонала остро не хватало, а те люди, что еще работали в Степновичах, были озлобленными и вечно уставшими от безденежья. Они воровали все, что имело хоть какую-то ценность, и пациентам доставался сущий мизер — и в плане питания, и в плане лекарств. Даже в обычных больницах врачи порой черствеют душой, а в психиатрической лечебнице пациентов и вовсе за людей не считали.
Кто-то другой мог махнуть на это рукой, но не Осташов. Он привык полностью отдаваться своему делу, если речь шла о медицине. Он не был сентиментален и не спешил сюсюкать с пациентами, да и трезво оценивал их состояние. Но он неизменно верил, что здесь лечатся люди.
