Коробка с котятами
Ничего не было. Мрак. Пустота. Потом Афанасий приоткрыл глаза. Из мрака проступили коцаные обои в гнусный цветочек, лакированный шкаф, табуретка в разводах вина, изголовье шконки. Афанасий немузыкально застонал и сел. Его гладкое лицо выражало миру недоверие. Джинсы и свитер пахли сигаретами и распущенностью. Они лежали в ногах. Сам Афанасий был в одних семейных трусах. Вдруг в спине раздался укус. Афанасий идентифицировал насекомое и вскочил с кровати. Интерьер пошатнулся. «Где я? Что это за место? Как я сюда попал?» Три светлых мысли проскакали по извилинам Афанасия, как блохи, и пропали за углом гипоталамуса. Если бы Богу было хоть какое-то дело до Афанасия, он раздвинул бы облака, свесил седую бороду и сказал: «Ты на синей хате у Людки Моресты. Беги, глупец!» Но Бог безмолвствовал.
Афанасий оделся и несмело вышел в калидор. Он мог бы выйти в коридор, но у Людки никто этим словом не пользуется, и я не буду. В калидоре Афанасий посмотрел направо и увидел дверь. Слева он увидел кухню. На кухне сидели трое: сама Людка, Лёха-Валера и бывший баптист Иван, который по пьяни просит называть себя Навуходоносором. Втайне он гордился, что может выговорить это имя почти в любом состоянии. Афанасий приблизился и робко откашлялся. Как олененок Бэмби, если бы оленята умели откашливаться. Троица отреагировала вяло. Людка Мореста, Лёха-Валера и Навуходоносор (уважим падшего баптиста) были поглощены коробкой, в которой копошились котята.
Афанасий сел на свободный стул, посмотрел на котят и спросил:
— Как я тут оказался?
Ответила ему Людка:
— Не помнишь ничего?
— Не помню.
— Ничего-ничего?
— Ничего.
— Я — Людка. Это вот Лёха и Ваня. Мы тебя у «Агата» подобрали. Ужрался ты весь.
К разговору подключился Лёха-Валера:
— Зимой низзя так ужираться. Я раз уснул в сугробе — без руки проснулся.
Лёха-Валера помахал культей. Афанасий сглотнул. Навуходоносор спросил:
— Ты сам-то откеда?
— На Плеханова живу.
— А к нам как занесло?
— К девушке приезжал. Поссорились сильно. Напился вот.
Людка задумалась, а потом смачно выговорила явно где-то подслушанную фразу:
— Достал ты мне вчера звезду с неба, прынц.
— Что я сделал?
Лёха-Валера и Навуходоносор уставились на Людку. Людка объяснила:
— Сексом мы с тобой занимались. Тебе сколько лет?
В голове Афанасия раздался маленький ядерный взрыв.
— Двадцать пять.
Людка окинула его взглядом и резюмировала:
— Ёбкий.
Афанасий подхватился и сказал:
— Я пойду. До свидания.
Людка воззрилась:
— Куда ты пойдешь? Мы без гондона с тобой. Может, я беременная? Давай так: оставь свой номер и адрес. Я рожать хочу, а ты элементы будешь платить.
Афанасий машинально поправил:
— Алименты.
— Чё?
— Алименты.
— Ну, тебе видней.
Афанасий сел на стул и театрально обхватил голову руками. Он не заметил, как Людка подмигнула Навуходоносору и Лёхе-Валере, показав глазами на котят. Секунд десять они смотрели туповато, а потом заулыбались. Сначала улыбнулся более смышленый Навуходоносор, а потом менее смышленый Лёха-Валера. Афанасий попал в ад. Еще вчера он был перспективным банковским служащим, а сегодня стал чуть ли не мужем алкоголички. Если она действительно родит его ребенка? Допустим, он сейчас встанет и убежит. Что потом? Всю жизнь жить, зная, что в этой неблагополучной квартире растет твой сын? В голове Афанасия ребенок как-то автоматически стал сыном, с мужчинами такое бывает. Внутри него вообще запроисходил бред, щедро унавоженный похмельем. Что делать? Что делать?! Оставить номер и адрес? Платить алименты? Отправить Людку на лечение? Познакомить с родителями? Стерпится-слюбится? Как же так? Как же так, Господи?! Аборт! Надо уговорить ее на аборт! Немедленно! Любой ценой.
Афанасий выдвинул не самый волевой подбородок вперед и выпалил:
— Ты должна сделать аборт, Людмила!
Людка взглянула нахально. Навуходоносор хрюкнул. Лёха-Валера потянул приятеля за рукав.
— Пошли покурим, Вань. На морозе, а?
— Пойдем. Семейное тут. Не надо нам.
При слове «семейное» Афанасий сбледнул с лица. Он остался с Людкой наедине. Тишина сделалась вязкой.
— Чего молчишь, Людмила? Это же бред! Ну, бред. Я все оплачу.
— А куда ты денешься? Не знаю. Люблю я детишек. Может, я и не беременная?
— Если не беременная — ладно. А если беременная — делай аборт. Купить тебе тесты? У меня карточка есть.
— Сама куплю. Ты вот что...
Афанасий вскинулся. Ему померещился выход.
— Да!
— Котят забери, тогда сделаю. Трое их всего.
— Ничего не понял. При чем тут котята?
— А при том! Не хочу я их топить. Мне и так аборт делать, если чё. В ад боюсь попасть. Такие черти иной раз приходят — жуть. Особенно на Марфу Власяницу.
— Ты православная, что ли?
— Какая есть.
— Хорошо. Заберу котят. У меня знакомая приют держит. Туда сдам.
— Вот-вот. Сдай. Телефон и адрес можешь не оставлять. Приедешь через месяц. Я завсегда тут.
Афанасий напряженно спросил:
— Так я пойду?
— Иди-иди. Не держу, любовничек.
Афанасий вскочил со стула и моментально оделся. Схватил коробку. Закрыл крышку. В крышке были прорезаны дырочки для дыхания. С коробкой под мышкой он выбежал из квартиры, быстренько сориентировался и бросился на остановку. В тот же день котята были помещены в приют.
На кухню вернулись Лёха-Валера и Навуходоносор. Сели. Вылупились оба.
А Людка закурила и с грустным удивлением сказала:
— У меня и матки-то нет...
Что ему делать, чтобы он ничего не делал
У каждого есть какая-то особенность. Гусь, например, пах. Не гусь, которого зажиточные люди едят, а Гусь, как Гусев, алкаш потомственный. Он не старый еще — тридцать пять лет. Мы с ним с детства знакомы. Гусь раньше по дереву вырезал. Иконы даже. И шахматы. У него дома липой пахло, потому что для резьбы лучше дерева не придумаешь. Я на девятом живу, а Гусь на десятом. А на десятом если живешь, то тебе вторая лоджия в нагрузку идет. Гусь там мастерскую сделал. Он широкомордый и плосколицый. Мы думали, что он удмурт, а он просто такой конфигурации. Рубаха-парень. Как-то поссорился с Витамином, вынес стул, поставил его у банка, сел, достал нож и пять часов прождал. А Витамин вышел с палкой и отходил его по первое число. А Гусь бегает от Витамина с бесполезным ножом и орет: «Пять часов тебя ждал! Пять часов! Имей совесть!» А Витамин ему: у меня где совесть была, там... Дальше не буду. Ладно. Буду. Там уд вырос.
