Как вдруг вся парковка осветилась ярким светом. Из-за угла показалась машина. Из окон гремела музыка. Раздавались голоса Эммы и Джулиана.
Кристина снова взглянула на Марка и Кьерана, но Кьеран уже пропал, растворившись тенью в краю теней. Марк нагнулся и поднял куртку, а Эмма и остальные высыпали из машины.
Кристина закрыла дверь. Она услышала, как Эмма спросила, где она, и Марк ответил, что она уже внутри. Его голос был ровным, спокойным, словно ничего не случилось.
Но все перевернулось с ног на голову.
Когда он заглянул ей в глаза и сказал, что в Дикой Охоте научился обходиться без зеркал, она задумалась, в чьи же глаза он смотрел все эти годы.
Теперь она это знала.
Дикая Охота, несколькими годами ранее
Марк Блэкторн присоединился к Дикой Охоте, когда ему было шестнадцать, и пришел он не по своей воле.
После того как его забрали из Института, который он считал своим домом, все погрузилось во тьму. Он очнулся в подземной пещере, среди пропитанных влагой мхов и лишайников. Над ним возвышался громадный человек с глазами разного цвета, который держал в руке рогатый шлем.
Конечно же, Марк узнал его. Не было на свете Сумеречного охотника, который не слыхал бы о Дикой Охоте. Не было на свете фэйри-полукровки, который не знал бы о Гвине Охотнике, веками возглавлявшем ее. На поясе у него висел длинный кованый меч, почерневший и покореженный, не раз прошедший огонь и воду. «Марк Блэкторн, – сказал Гвин, – теперь ты – один из Дикой Охоты, ибо семья твоя мертва. Теперь мы кровные братья». Он поднял меч и полоснул им по ладони, и хлынула кровь, и он смешал ее с водой и дал эту воду Марку.
В последующие годы Марк не раз видел, как люди приходили в Охоту и Гвин говорил им то же самое и смотрел, как они пьют его кровь. И глаза их менялись, приобретая разный цвет, словно так в них отражалась сама душа, расколотая надвое.
Гвин полагал, что новичка необходимо сломать, чтобы воспрял он уже Охотником, способным скакать по ночному небу без отдыха и сна, выдерживать голод на грани истощения, терпеть боль, убившую бы любого простеца. А еще он полагал, что верность должна быть непоколебимой. Нельзя было никого ставить выше Охоты.
Марк посвятил себя Гвину и службе ему, но не нашел друзей в Дикой Охоте. Других Сумеречных охотников там не было. Остальные когда-то принадлежали ко Дворам и были отправлены в Охоту в наказание. Им не нравилось, что он нефилим, он чувствовал их презрение и презирал их в ответ.
Он скакал в ночи один на серебристой кобыле, дарованной ему Гвином. Самому Гвину, он, как ни странно, нравился – возможно, наперекор остальным. Он научил Марка ориентироваться по звездам и слышать шум битв, который эхом отдавался за сотни и даже тысячи километров: до него доносились свирепые крики и жалобные стоны умирающих. Охотники скакали по полям сражений и, незримые для людей, лишали мертвецов всех ценностей. Большая их часть уходила на откуп Благому и Неблагому Дворам, но кое-что Гвин оставлял и себе.
Каждую ночь Марк спал один на мерзлой земле. Он заворачивался в одеяло, и камень служил ему подушкой. Когда было холодно, он дрожал и мечтал о рунах, которые могли бы его согреть, о горячем сиянии клинков серафимов. В кармане он хранил рунический колдовской огонь, который подарил ему Джейс Эрондейл, но зажигал его, только оставаясь в одиночестве.
Каждую ночь, засыпая, он перечислял имена своих сестер и братьев, по старшинству. Каждое слово становилось тяжелым якорем, который притягивал его к земле. Который сохранял ему жизнь.
Хелен. Джулиан. Тиберий. Ливия. Друзилла. Октавиан.
Недели сливались в месяцы. Время шло не так, как идет оно в мире простецов. Марк быстро перестал считать дни, ведь отметить их было нечем, а Гвин такое и вовсе ненавидел. Поэтому Марк понятия не имел, сколько он уже скакал с Охотой, когда в нее пришел Кьеран.
Марк знал, что скоро в их рядах появится новый Охотник, ведь слухи расходились быстро, а Гвин к тому же всегда обращал новичков в одном и том же месте – в пещере у входа в земли Неблагого Двора, где стены поросли изумрудным лишайником, а среди скал серебрилось небольшое озеро.
Вернувшись с охоты, они нашли новичка там – его бросили ожидать Гвина. Сначала Марк увидел лишь силуэт стройного юноши со спутанными волосами. Его руки и ноги были закованы в цепи, тело изогнулось дугой. Он был так худ, что казалось, будто весь состоит из углов.
– Принц Кьеран, – произнес Гвин, приблизившись к юноше, и по Охоте пробежал шепоток. Что же мог сотворить принц, чтобы его столь жестоко прогнали от Двора, лишили семьи и имени, друзей и родни?
Гвин подошел еще ближе, и юноша поднял голову, показав лицо. Он точно был эльфом: об этом говорили его странные, волшебные, почти нечеловечески прекрасные черты, высокие скулы и черные глаза. Его черные волосы отливали синевой и зеленью, как океан в ночи. Гвин протянул ему воду, перемешанную с кровью, и юноша отвернулся, но Гвин все равно влил ему в горло напиток. Марк завороженно наблюдал, как правый глаз Кьерана стал из черного серебристым и как оковы спали с его израненных запястий и лодыжек.
– Теперь ты – один из Дикой Охоты, – на удивление мрачно произнес Гвин. – Вставай и иди с нами.
Поначалу Кьеран держался особняком. Хотя, изгнав его в Охоту, его лишили титула принца, он сохранил высокомерие, свойственное особам королевской крови, и другим это было не по нраву. Его дразнили и обзывали «князьком», но все было бы гораздо хуже, не держи Гвин в узде свою братию. Казалось, кто-то при Дворах приглядывает за Кьераном, несмотря на его изгнание.
Марк порой не мог отвести от него глаз. Что-то в Кьеране очаровывало его. Вскоре он узнал, что цвет волос принца меняется в зависимости от его настроения и всегда принимает оттенки моря – от иссиня-черного (когда он в отчаянии) до бледно-голубого (в редкие минуты веселья). Его волосы были густыми и волнистыми, и Марку иногда хотелось прикоснуться к ним, чтобы понять, каковы они на ощупь, проверить, волосы это или переливчатый шелк, который меняет цвет при разном освещении. Кьеран скакал на коне, которого подарил ему Гвин, и более буйного коня Марк в жизни не видел: он был черен и тощ, но Кьеран прекрасно держался в седле, словно был рожден для этого. Как и Марк, он скакал один и в одиночку справлялся с болью изгнания и разлуки, редко говорил с остальными Охотниками и почти не смотрел на них.
Порой он смотрел лишь на Марка, когда другие звали его нефилимом, сумеречным отродьем, ангельским мальчиком и прочими кличками, которые были гораздо хуже. Однажды до них дошли новости, что Конклав повесил в Идрисе нескольких фэйри, обвинив их в измене. У тех фэйри нашлись друзья в Охоте, и в ярости они потребовали, чтобы Марк встал на колени и сказал: «Я не Сумеречный охотник».
Он отказался. С его тела сорвали рубашку и исхлестали его кнутом, а потом бросили одного под деревом среди снежного поля, и его кровь обагрила сугробы.
