Эмма чувствовала ее отголоски в его частом пульсе, в его неуверенных руках у себя на талии.
Она шагнула чуть ближе к нему. Он ахнул. Его грудь поднялась и слегка коснулась ее груди сквозь тонкий материал ее платья. Ее будто пронзили электрическим током. Все мысли вылетели у нее из головы.
– Эмма, – задыхаясь, произнес он.
Его руки дрогнули, как будто он получил неожиданный удар. Он потянул Эмму к себе. Она прижалась к нему. Толпа вокруг слилась в единое пятно света и цвета. Его голова опустилась поверх ее. Они задышали в унисон.
Ударили цимбалы – громко, оглушительно. Они отпрянули друг от друга, и двери театра распахнулись. Комнату залил яркий свет. Музыка стихла.
Затрещал громкоговоритель.
– Все зрители приглашаются в театр, – сказал чувственный женский голос. – Лотерея начинается.
Кристина рассталась с мужчиной в сером костюме и подошла к ним. Ее щеки пылали. Сердце Эммы колотилось как сумасшедшее. Она взглянула на Джулиана. На краткий миг он показался ей человеком, который долго брел по пустыне, умирая от жажды, и вдруг увидел блеск воды, но тот оказался лишь миражом.
– Марка до сих пор нет? – поспешно спросила Эмма, как только Кристина подошла ближе. Кристина вряд ли знала, где сейчас Марк, но Эмме не хотелось, чтобы она смотрела на Джулиана. Не сейчас.
Кристина покачала головой.
– Тогда заходим, – сказал Джулиан. Его голос звучал нормально, выражение лица ничего не выдавало. – Марк присоединится позже.
Эмма удивленно посмотрела на него. Она всегда знала, что Джулиан – неплохой актер, ведь Сумеречным охотникам то и дело приходилось лгать и играть разные роли, но сейчас ей казалось, что она придумала то выражение, которое видела у него на лице всего секунду назад. Что последние десять минут были просто плодом ее воображения.
Что на самом деле ничего этого не было.
15
Половины такого блаженства узнать серафимы в раю не могли
– Что ты здесь делаешь? – прошипел Марк в темноту.
Он стоял в гардеробе среди вешалок с дорогой одеждой. Ночью в Лос-Анджелесе становилось прохладно даже летом, но одежда была легкой: мужские пиджаки из льна и жатого ситца, женские накидки из шелка и газовой ткани. Было довольно темно, но Марк даже не вздрогнул, когда из-за кожаного плаща появилась бледная рука, которая потащила его за вешалку.
Кьеран. Его волосы были темно-синими, почти черными, цвета волн в разгар шторма. А это означало, что настроение у него отвратительное. Его разноцветные глаза мерцали в темноте.
– А как иначе мне тебя увидеть? – спросил он, прижимая Марка к стене. За вешалками было мало места, там было узко и жарко. Марк ахнул – и не только от того, что с силой ударился спиной о стену. Внутри Кьерана, там, где когда-то его сердце омывали прохладные волны рек страны фэйри, бушевала ярость, волны которой то и дело выплескивались наружу. – Я не могу войти в Институт, только в Убежище. Но меня убьют, обнаружив там. Неужели я должен каждую ночь ждать тебя среди теней пустыни, надеясь, что ты однажды соблаговолишь навестить меня?
– Нет, – ответил Марк, а Кьеран подошел к нему еще ближе. Его колено уперлось в стену между ног Марка. Его слова обжигали, но прикосновения были знакомы: тонкие, холодные пальцы расстегнули пуговицы рубашки Марка, скользнули под нее и дотронулись до его кожи. – Мы не должны встречаться, пока все это не кончится.
Глаза Кьерана метали молнии.
– А что потом? Ты по доброй воле вернешься в Охоту? Ты вернешься ради меня? Неужели ты считаешь меня таким глупцом? Ты ведь всегда ее ненавидел.
– Но во мне не было ненависти к тебе, – сказал Марк.
В гардеробе пахло миллионом духов одновременно: аромат одеколонов, которыми были пропитаны плащи и пиджаки, щекотал Марку ноздри. Это были искусственные запахи, не натуральные: искусственная тубероза, искусственный жасмин, искусственная лаванда. В мире примитивных не было ничего настоящего. Но было ли хоть что-нибудь настоящее в мире фэйри?
– В тебе не было ненависти ко мне? – холодно повторил Кьеран. – Какая честь. Я польщен. Ты хоть скучаешь по мне?
– Я скучаю по тебе, – ответил Марк.
– И я должен тебе верить? Не забывай, полукровка, я прекрасно помню, что ты умеешь лгать.
Марк посмотрел Кьерану в глаза. Там ревел шторм, но за этим штормом Марк видел двух юношей, крохотных, как звезды на далеком небе, которые вместе свернулись под одеялом. Они с Кьераном были одного роста, и ему достаточно было податься вперед, чтобы прижаться губами к его губам.
Принц фэйри на мгновение замер. Он не двигался, скорее медля, чем не желая отвечать. Руки Марка коснулись его лица, и тогда Кьеран ожил и ответил на поцелуй с такой силой, что голова Марка отлетела назад, к стене.
В этом поцелуе чувствовались кровь и холод ночного неба, и на миг Марк снова ощутил, что летит с Охотой. Небо было его дорогой завоевателя. Он скакал по тропинке из звезд на серебристо-белом коне, сотканном из лунного света. Среди криков, и смеха, и слез он пробивал себе дорогу в ночи, и эта дорога открывала мир его пытливым глазам. Он видел места, которых не видел ни один человек, он видел затерянные в горах водопады и скрытые ото всех зеленые долины. Он останавливался на верхушках айсбергов и скакал галопом по пене водопадов, и белые руки водяных нимф тянулись к нему из воды. Он лежал вместе с Кьераном на высоком альпийском лугу, и держал его за руку, и считал рассыпанные по небу миллиарды звезд.
Кьеран отстранился первым.
Марк тяжело дышал.
– Разве в этом поцелуе ты почувствовал ложь?
– Нет. Но… – Кьеран задумался. – Глаза твои сияют для меня или для Охоты?
– В Охоте есть боль и великолепие, – сказал Марк. – Но именно ты помог мне разглядеть это великолепие среди бесконечной боли.
– Та девушка… – начал Кьеран. – Ты вернулся с ней на моем жеребце. – Марк вдруг понял, что он говорит о Кристине. – Я подумал, что ты ее любишь.
Он опустил глаза. Его волосы из черных стали серебристо-синими, как океан после шторма. Марк вспомнил, что Кьеран не старше него самого: хоть он и был из фэйри, над которыми годы не властны, он не прожил еще и двадцати лет. А о людях знал даже меньше Марка.
– Не думаю, что можно влюбиться так быстро, – сказал Марк. – Но она мне нравится.
– Ты не можешь отдать ей сердце, – ответил Кьеран, – но волен делать с ней все, что тебе вздумается.
Марк с трудом сдержал улыбку. Кьеран был по-своему добр. Фэйри ценили обещания верности сердца выше верности тела и духа. Дав слово возлюбленному, каждый должен был держать его. Наказание за нарушенную клятву любви было очень сурово.
– Она – дочь древнего рода, – сказал Марк. – Почти принцесса. Вряд ли она положит на меня глаз.
