Книга Зимняя и летняя форма надежды, страница 10. Автор книги Дарья Димке

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Зимняя и летняя форма надежды»

Cтраница 10

Я даже не успела расстроиться, как в коридоре появилась бабушка и попросила нас подождать ужина в своей комнате.

— Но... — начала я.

— Дети, только на несколько минут, — прервала меня бабушка.

Мы с неохотой отправились к себе.

Детская была рядом с кухней, а бабушка и дедушка разговаривали достаточно громко, так что до нас доносились обрывки разговора.

— Теперь у меня нет Дюрера, — печально констатировал дедушка.

— Зато теперь у тебя есть внуки, — решительно прервала его бабушка, — так что сейчас ты должен пойти к ним и объяснить разницу между гравюрой и раскраской. И не забудь, что они делали тебе подарок.

Дедушка вздохнул и пошел к нам. Он зашел в нашу комнату с Дюрером в руке, положил его на стол и сказал:

— Ну, дети, в целом мне понравилось...

Зимняя и летняя форма надежды
Колбаса

В моей жизни было всего два человека, которые всегда говорили правду, — Ленин и моя тетушка. Про Ленина я знала из книжек. Книжек о его жизни у меня было много. Из них явственно следовало, что Ленин был героем, и рассказывалось, как нужно вести себя, чтобы героем стать. Героем стать очень хотелось, но этому препятствовало несколько вещей. Самой непреодолимой из них была необходимость всегда говорить правду.

Я очень завидовала Ленину, потому что, судя по рассказам, у Ленина никогда не возникало необходимости не только врать, но и что-либо утаивать. Моя жизнь была намного более сложной. Например, что было делать, когда тебе задавали, как говорил Мелкий, неправильный вопрос? «Кто, — спрашивала бабушка, — посоветовал Мелкому есть муравьев?» На вопрос, поставленный таким образом, невозможно было ответить. Лично я не советовала Мелкому это делать — я просто сказала правду, когда он спросил, полезные ли муравьи. Откуда я могла знать, что ему придет в голову их есть? А как можно было ответить на вопрос дедушки «Кто разбил пепельницу?», если пепельницу разбила кошка, а почему кошка вообще ею заинтересовалась, он не спрашивал (интерес кошки был связан с экспериментом Мелкого, в ходе которого ему потребовалась валерьянка)?

Кроме того, правда требовала жертв, пойти на которые не всегда решались даже взрослые. Однажды мы с бабушкой купили сервиз. На нем были синие розы и золотые каемочки. Сервиз стоил дорого, но нам очень его хотелось. Когда мы пришли с ним домой, все обрадовались. Даже дедушка, который был к посуде равнодушен. Когда вечером мы пили чай из новых чашек, дедушка спросил, сколько сервиз стоил. Бабушка назвала цену, но эта цена была неправильной. Я знала, почему она так сделала, — дедушка бы расстроился. А она этого не хотела.

Однако тетушка всегда говорила правду. Эту ее особенность приходилось учитывать. Когда я училась рисовать снежинки, я сначала приносила рисунки бабушке или дедушке. Они внимательно рассматривали кривоватые результаты моего вдохновенного труда и всегда находили улучшения по сравнению с предыдущими вариантами. И только в тот момент, когда мне казалось, что у меня получилось нарисовать идеальную снежинку — почти прямую, раскрашенную так, чтобы разные цвета не наползали друг на друга, что было очень сложно сделать, поскольку у меня не было беличьей кисточки, а краски, похожие на маленькие засохшие куски грязи, всегда очень плохо ложились на сероватые листы моего альбома, — я с замираньем сердца несла ее тетушке. Тетушка оценивающе смотрела на рисунок и выносила вердикт. «Кривовато», — говорила она, и я, вздохнув, отправлялась практиковаться дальше.

Именно поэтому тетушке всегда было сложно читать нам сказки. Когда мы просили «Карлсона», она предлагала нам «Детей капитана Гранта» или «Секреты лабиринта Гаусса». Конечно, эти книжки тоже были интересные, но совершенно по-другому. Тетушка не понимала сказочной логики, она казалась ей неправильной, поэтому она не получала от сказок удовольствия. А слушать чтение человека, которому не нравится то, что он читает, было неинтересно.

Когда вечерами я делилась планами на взрослую жизнь с папой и рассказывала ему о том, что когда-нибудь уничтожу все оружие, кроме, конечно, лука со стрелами и шпаг, и научусь разговаривать с дельфинами, папа спрашивал о подробностях первой операции и предупреждал о возможных сложностях второй. После того как мы вместе разрабатывали подробные планы, он улыбался, желал мне спокойной ночи и говорил: «Все-таки ты у меня типичнейший потомственный филолог!» Когда, ночуя у тетушки, я разговаривала с ней о том, что произошло в школе, что мне приснилось и чем я планирую заниматься, когда вырасту, тетушка вздыхала, гладила меня по голове и говорила: «Маруся, ну какая же ты сказочница!» Это значило, что я увлеклась и, вместо того чтобы ограничиться информацией, что, когда вырасту, полечу в космос, поведала о том, что, когда окажусь на Марсе, непременно приручу единорога.

По выходным тетушка чаще всего забирала нас к себе. В тот вечер Мелкий остался дома, потому что его традиционная декабрьская простуда еще не прошла. Когда мы с тетушкой вышли из дома, уже смеркалось. Снег под недавно зажегшимися фонарями был сиреневый и скрипучий, пахло холодом и скорой метелью. По дороге мы должны были зайти в продуктовый магазин, чтобы купить маргарина. Этот магазин я не любила. Там всегда висел запах рыбы, стены покрывал белый грязный кафель, а вечерами, когда включали свет, все приобретало какой-то мертвенно-синий оттенок. Продавщицы в этом магазине были настоящими великаншами — в огромных белых наколках, с волосами, которые назывались «химическая завивка», с неприступно-недовольными лицами, синими веками и розовыми губами. Когда я заходила с тетушкой в этот магазин, я всегда на всякий случай брала ее за руку.

Зимняя и летняя форма надежды

В магазине все было как всегда, и я радовалась, что нам нужно купить только маргарин, потому что это значило, что мы не задержимся там надолго. Мы сразу прошли к прилавку, за которым стояла великанша. «Добрый вечер, — сказала тетушка, — мне бы маргарина». Великанша, не меняя выражения лица, молча нагнулась к витрине и вытащила оттуда смерзшуюся пачку.

В этот момент тетушка заметила колбасу. Этой колбасы, как, впрочем, и любой другой, в магазине не должно было быть. Тем не менее она там была. Розовая, с ценником, на котором было написано «Колбаса телячья». Мы с Мелким такую колбасу не ели: она была с жиром, против которого любые уговоры бессильны. Впрочем, уговоры требовались редко. Такая колбаса появлялась в доме только по праздникам.

Тетушка ужасно обрадовалась.

— И еще, пожалуйста, колбасы, — попросила она.

— По талонам ветеранам, — сквозь зубы выдавила великанша.

— Но... — сказала тетушка, хотя даже мне было понятно, что никакие «но» не помогут. Тетушка вздохнула, еще раз посмотрела на колбасу, потом на меня, а потом вдруг сказала: — Ну посмотрите на этого ребенка! Видите, какая она бледная! Только после болезни! И она так любит колбасу! Может, хотя бы триста грамм?

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация