Нет уж, нельзя позволять ему так смотреть.
- У меня законный перерыв, Гуляев. И кстати, с тебя цветы, – топаю ногой и сразу же вскрикиваю, когда меня хватают за руку и срывают с места.
- И небо в алмазах? Не дождешься.
Нет?
Тогда для чего он меня в подсобку тащит?
И почему я добровольно иду, а не превращаюсь в дикого енота, который брыкается и старается укусить противника?
Наверно, потому что ты сама хочешь пойти с ним.
- Вот мало тебя в детстве пороли, Никольская. Мало, – грозит он.
- Ты не имеешь права на меня злиться. Или ревновать.
- Какая к черту ревность? – снова рык, и он становится рядом, смотря в глаза… - Да пофиг.
Он медленно накрывает мой рот, сплетая языки. Выдыхает и одной рукой прижимает к себе за талию, а другую кладет на шею, поглаживая пальцем кожу.
Эй, это мое сердце стучит так, будто сейчас взорвется?
Это на моем теле мурашки вальс танцуют?
Черт, да как такое возможно?
Тянусь к парню, закидывая руки на его плечи.
Я не понимаю, как люди, которые столько времени жили с ненавистью, могут с такой одержимостью врезаться друг в друга. Мы идиоты. Мы действительно идиоты.
Щеки горят. Какие щеки, я вся горю, а Гуляев не кажется тем, кто сможет потушить этот огонь. Наоборот, его глаза так и говорят, что он подкинет дровишек. И он их подкидывает, продолжая атаковать мои губы, с каждой секундой все настойчивее и настойчивее.
- Так кто там веник тебе прислал?
А? Что?
- Погорелов.
М-да, никогда мне не быть шпионкой. Попаду в плен, сразу же всех сдам.
- КТО?
Ого, как он орать умеет.
Точно-точно ревнует. Теперь не отвертится.
Глава 24
- Значит, ревнуешь?
Мы стояли с Гуляевым напротив друг друга в тесной кладовке и еле дышали. Вроде бы только что мы и думать обо всем забыли, отдавшись какому-то нелепому порыву, а уже сейчас сверлим взглядом друг друга, и никто не хочет уступать. Я сама не понимала, что испытываю. Но точно знала одно – мои губы до сих пор помнят вкус его поцелуя.
- Никольская, тебя и на минуту одну оставлять нельзя. Стоило только отойти, как мудаки тут же слетелись, как мухи на…
На мармелад. Евсей, конечно, о другом подумал, но мой вариант как-то поприличнее. Вообще, положа руку на сердце, то мне даже чуточку приятна его реакция. Я же девочка, в конце концов. Как тут не растаять, когда стоящий напротив парень носом шумно дышит, сжав пальцы в кулак, и на пятках нервно раскачивается, то и дело обжигая меня взглядом.
- Ты думаешь, я от радости лбом на потолке вмятины оставляю из-за того, что букетик получила? Да я офигела, когда детеныша увидела. – Эй, я не оправдываюсь. Тон виноватый? Ну, так я еще от обнимашек не отошла. До сих пор дрожу. – Спроси у Дашки. Она подтвердит, что я его быстро отсюда выперла.
- Каким образом? – усмехается он, бровь выгибая.
- Самым действенным. Твоим любимым.
- Слабительное? Где ты, вообще, в клубе слабительное нашла? – Парень удивился, конечно, а потом на секунду да и завис. Наверно, вспоминает, пил ли он сегодня что-нибудь, сделанное моими ручками золотыми.
Но все-таки… Вот как хорошо он меня знает, а. С полуслова понял, о каком чудо-средстве речь идет.
- Все еще проще. Погорелов - мальчик доверчивый. Стоило ему только показать тюбик с ванилью и прикрыть этикетку рукой, так он сразу же и свалил, освобождая территорию.
Кто заржал, как конь, месяц в конюшне просидевший? Гадать не надо. Громко так засмеялся, заливисто. И, черт, искренне. Даже мне настолько смешно не было от своего же поступка. А он…
- Никольская, я тебе когда-нибудь говорил, что ты охрененная?
- Нет. Обычно только «стерва» и прилетало мне в спину.
- Плохо. Но и сейчас не жди, что скажу.
Какой же он все-таки гад.
Я-то уже настроилась комплименты слушать.
Обломал, противный.
Ну и ладно. Торчи теперь один в своей подсобке. Когда я, уходя, дверью за собой хлопала, очень надеялась, что её заклинит и Гуляев навечно останется в той комнатушке.
Но разве такое возможно? Евсей, как змея, в любую дырку же пролезет. А еще он, кажется, вознамерился от меня ни на шаг не отходить. В итоге я даже была согласна уборщицей подработать, чтобы хоть на минуту отдохнуть от его присутствия. Нет, он не помогал. Он путался под ногами, строил глазки и как бы невзначай пытался прикоснуться.
Обидно, конечно, но выдержка у меня так себе. Чего говорить, я диету с каждого понедельника начинаю. А тут…
Я никак не могла контролировать физиологию. Дичь какая-то, но очередное его касание словно разряд тока по телу. Гад это видел. Гад догадывался, что со мной происходило, стоило ему только встать за спиной и прошептать:
- Сонь, ты напряжена. Хочешь, я тебе массаж сделаю.
Убила бы. Честно. И похоронила в груде бутылок с дорогим пойлом.
А еще мне кажется, что сейчас я совсем бы не была против его массажа. Так же мне самой не хотелось куда-то уходить. Я заставляла Гуляева идти работать и надеялась, что твердолобый меня не послушает.
Потом мы все-таки едем домой. Точнее, в квартиру Мамаева. Лично зная парня, я и представить не могла, что в его жилище может быть настолько уютно. Конечно, по дурости он уступает Гуляеву, но они все равно одного поля груши.
Всю дорогу мы молчали. В нашем случае молчание было чем-то нереальным. Но сейчас слов не находилось. Будто мы открыли новую дверь, и оба трусы, которые не решаются сделать первый шаг.
- Сонь, ты обиделась? Если нет, давай перестанем играть в молчанку. У меня череп разрывается от твоей тишины.
- Забей. Меня сложно обидеть.
И правда, сложно. Редко ему это удавалось. Сейчас-то тем более, я и повода для обиды не видела. Меня другое волновало. То, что даже самой себе озвучить страшно. Поэтому и молчу, будто воды в рот набрала.
Парень кивает, мол, все понял, не дурак, а потом паркуется возле круглосуточного ларька и выходит из машины.
Я даже спрашивать не стала, что он покупать собрался. Достала телефон из сумки и сообщения проверила. Несколько звонков от мамы, куча смс от Ромки. Соня пропала, причем во всех смыслах этого слова, и многие переживают.
Часы показывали три ночи. Мама точно спит, и будить мне её не особо хотелось. Решив, что позвоню ей рано утром, набрала Голицына. А что? Он сам просил ему перезвонить. Да и вообще, он мой друг, всегда будет рад меня услышать.
- Доброе утро, Ромка, – говорю в трубку, не скрывая удовольствия от того, что разбудила парня.
