– Ты хочешь сказать, что они притворялись? – спрашивает Марта.
– Нет. Думаю, они действительно верили, что на них пало проклятие, – говорю я, глядя в сторону кровати Кирстен. – И это страшнее всего.
Глава 20
В лучах солнца, проникающих в щели между бревнами, пляшут пылинки. Не знай я, что это пыльца сорняков или частицы омертвевшей кожи тех девушек, которые жили здесь до нас, я бы могла сказать, что это зрелище невероятно красиво.
В этих пылинках есть нечто, заставляющее меня затаить дыхание, как будто, вдохнув их, я могу заразиться смертельной болезнью и окончить свои дни – еще одна голая, лишенная матраса кровать в углу, еще одна обвисшая красная лента, прибитая к воротам.
Встав, я надеваю ботинки и на цыпочках, лавируя между беспорядочно расставленными кроватями, иду к двери. Мое тело ноет от тяжелой дороги и от впивавшихся в спину железных пружин, и мне хочется одного – лечь на подстилку из сосновых иголок и проспать весь день.
Выйдя из барака, я глубоко вдыхаю воздух – правда, он не очень-то свеж.
У нас отняли привычные удобства, все, к чему мы привыкли. Здесь нет даже цветов, одни только сорняки. А ведь цветы для нас – это способ общения. Сможем ли мы общаться друг с другом с помощью слов? Мне хочется в это верить, но, видя перед собою древо наказаний, я понимаю – это будет язык насилия.
Ведь именно так нас воспитывали, именно этому учили, и все же мне хочется надеяться, что мы можем стать другими.
Ходя по поляне, я думаю о том, что нам понадобится, чтобы пережить предстоящий год. Самое малое – это навесы для готовки, трапез и стирки… а еще дрова, чтобы было чем топить, когда придет зима.
Я смотрю на опушку леса и вижу пни от срубленных деревьев. Похоже, дальше опушки девушки не заходили. Интересно, думаю я, насколько обширен этот лес и много ли в нем зверей – но что бы ни таилось под его пологом: дикие звери или мстительные духи, нас держат вместе стены, которые выше любых рукотворных оград. Под ветром последние осенние листья дрожат, и, глядя на них, дрожу и я.
Пусть я мало что знаю об этом становье и о том, что происходило в нем с девушками, которым приходилось жить здесь до нас, но я хорошо знаю, какими бывают в наших краях времена года. Этому острову безразлично, что Бог и его избранники-мужчины отправили нас сюда, дабы мы избавились от своего волшебства – скоро на нас все равно обрушится зима. И по уже чувствующемуся в воздухе холодку я могу сказать – она нас не пощадит.
Мое внимание привлекает стук. За древом наказаний у восточной части ограды Кирстен забивает в землю колышки. Я думала, что встала первой, но выходит, первой была она. Должно быть, она уже потратила немало времени, собирая упавшие ветки, делая из них колышки и заостряя их концы. Вероятно, она начинает строить навес для стирки, думаю я, но, когда она вбивает в землю последний колышек, понимаю, что это не так. Колышки – это календарь. По одному на каждое полнолуние. В предстоящем году их будет тринадцать – плохой знак. Мне хочется верить, что календарь нужен только для того, чтобы измерять течение времени, но похоже, что Кирстен вбила колышки поблизости от древа наказаний, это отнюдь не случайно. Дома, в округе Гарнер, в дни полнолуний устраивались казни.
Словно почувствовав, что я тоже нахожусь здесь, Кирстен поворачивается и пялится на меня. От ее взгляда по коже бегут мурашки. До следующего полнолуния двадцать шесть дней. За это время я должна буду изменить мнение, которое сложилось обо мне у остальных, на противоположное. Потому что, если этого не удастся, Кирстен наверняка найдет предлог для того, чтобы жестоко меня наказать.
– А ну, отойди, первыми будут пить невесты! – вопит кто-то из девиц.
Заглянув за кладовку, я вижу, как у колодца протолкнувшиеся вперед Дженна и Джессика отбирают ведро у Бекки.
Мне хочется остаться в стороне, но дни, когда это было возможно, уже прошли. И я сама способствовала этому, когда вчера вечером встала на пути Кирстен. Я думала, что буду сама по себе, но, хотя времени еще прошло немного, я чувствую ответственность за Герти и других. Других. Именно так нас учили думать о тех, кто не получил покрывала, – они другие, то есть ненужные, нежеланные – такие, какой должна была стать и я. Но если я начну об этом думать, начну думать о Майкле, я так разозлюсь, что уже не смогу мыслить ясно.
Сделав глубокий вдох, я иду к колодцу.
– Что-то не поделили? – спрашиваю я.
Дженна и Джессика злобно воззряются на меня, потом опускают свои покрывала на лица и направляются к Кирстен. Мы все стоим, гадая, не произошла ли с кем-то из нас перемена, пока мы спали, но, похоже, все остались такими же, какими и были. Такими же испуганными… такими же растерянными. Вчера вечером кипели страсти, был предъявлен ультиматум, но после того, как девушки выспались, все могло измениться. Кирстен определенно точит на меня зуб. А Гертруда… Гертруда – это отдельная история. Я знаю, девушки все еще относятся к ней настороженно, но думаю, она не делала ничего дурного. Интересно, сколько пройдет времени, прежде чем Герти расскажет нам, что произошло на самом деле.
– Неужели всем придется это пить? – спрашивает Молли, нюхая воду в ведре.
– Разве Тирни не говорила что-то о том, чтобы смастерить кадки для дождевой воды? – удивляется Марта.
Герти подталкивает меня вперед.
Я прочищаю горло.
– Думаю, мы могли бы использовать колодезную воду для стирки и мытья, а дождевую – для питья и готовки.
– Ты что, не слышала, что сказала Кирстен? – К колодцу подходит Тамара и, выпростав руку из-под покрывала, зачерпывает оловянной кружкой воду из ведра. – Мы будем пить из колодца.
Как только она отходит достаточно далеко, за пределы слышимости, Марта говорит:
– А как ты думаешь, сколько времени нужно, чтобы сделать такие кадки?
– Пара дней, – отвечаю я. – При условии, что у нас будут нужные инструменты.
– Наверное, их здесь нет, а раз так, то этим планам не суждено осуществиться, – говорит Марта, окунув в ведро свою кружку и выпив из нее. При этом она давится едкой вонючей водой. – Ну, конечно, для девушек только самое лучшее.
Марта вдруг оступается и случайно сбивает ведро, стоящее на каменном краю колодца, вниз. Она хватается за веревку, и падающее ведро едва не увлекает ее в колодец, так что мы вынуждены схватить беднягу за ноги.
– Все в порядке, – кричит она, и тут до меня вдруг доходит.
– Кринолины, – говорю я. – Мы можем использовать кринолины из наших юбок, чтобы изготовить обручи для кадок.
– Но ты же слышала, что сказали другие. – Бекка кусает ноготь.
Марта, снова стоящая на ногах, говорит с озорным блеском в глазах:
– У них будет своя вода, а у нас своя.
Девушки нервно переглядываются, потом кивают.
