– Это призрак, – шепчет Дженна. – Я слышала, что, если подойти к ним слишком близко, они могут завладеть твоим телом. И заставить тебя делать что-то, чего ты не хочешь.
– Не это ли случилось с Меланией Рашик? – вопрошает Хелен. – Я слышала, что они залезли ей в голову, шептали что-то, выманивали в лес, посулив покрывало, а когда она наконец послушалась их, они выплюнули ее тело из леса в становье, разорвав его на двенадцать кусков.
Стон повторяется, и все начинают перешептываться: кого же призраки сделают первой жертвой.
– Это лось, – говорю я.
– А тебе-то откуда знать? – рявкает Тамара.
– Я ходила в северные леса вместе с отцом как раз в эту пору – он отправлялся туда, чтобы проведать трапперов, которые не пришли в город, дабы продать меха. У лосей сейчас гон, самцы ищут себе пару.
– Что бы это ни было, звучит жутко, – говорит Хелен, гладя Голубушку.
– Ты думаешь, будто все знаешь, но это не так, – ворчит Джессика, злобно глядя на меня.
– Я знаю, что мы заготовили столько дров, что хватит на целый месяц, стряпали, мастерили кадки для воды… а что сделали вы?
– Все это просто пустая трата времени, – с безмятежной улыбкой говорит Кирстен. – Если ты не пользовалась своим волшебством, значит, день прошел зря.
– Пора ложиться спать, – замечаю я, сделав вид, будто зеваю. – Завтра у нас будет много дел… нужно возвести навес, оборудовать место для стирки, смастерить ванну… то есть сделать то, что поможет нам выжить.
– Наверное, ты воображаешь, что помогаешь своим подружкам, но это не так, – говорит Кирстен. – Ты им только мешаешь.
Я делаю вид, будто не слышу ее, но мне никогда не удавалось убедительно притворяться.
– Надеюсь, эта твоя ванна будет предназначена и для Грязной Герти, – кричит нам вслед одна из невест. – Уж ей-то она пригодится.
Они хохочут. Мне хочется вернуться и наподдать им всем, но Герти качает головой. И смотрит на меня точно так же, как смотрела моя мать, когда отец принес мне в церковь свадебное покрывало.
– Не надо, – шепчет она.
Пока девушки по одной заходят в барак, я кладу ладонь на руку Герти, чтобы задержать ее.
– Я знаю – это была литография Кирстен. Ты должна рассказать об этом остальным.
– Это мое дело, – твердо говорит она. – Пообещай мне, что не станешь вмешиваться.
– Обещаю, – отвечаю я, испытывая чувство вины за то, что пыталась на нее давить. – Но скажи мне хотя бы, почему ты взяла вину на себя?
– Мне казалось, что так будет проще, – признается Герти, глядя прямо перед собой, и я слышу, как дрожит ее голос. – Я думала, что, если возьму вину на себя, она…
– Ну, вы идете или как? – вопрошает Марта, придерживая дверь.
И Гертруда спешит внутрь, явно радуясь тому, что нашему разговору пришел конец.
При свете фонарей мы укладываемся в кровати, глядя на свисающие с потолочных балок сетки паутин и стараясь не думать о том, что происходит у костра.
– А что, если это правда? – нарушает молчание Бекка. – Что, если мы и впрямь зря теряем время? Ты же знаешь, что сделают с нами, если мы вернемся, не избавившись от нашего волшебства.
– Мы только что прибыли сюда, – отвечаю я, пытаясь улечься так, чтобы пружины не слишком впивались в спину. – Так что времени у нас полно. Они просто пытаются нас напугать.
– И у них получается, – говорит Люси, натянув одеяло до самого носа.
– Лично мне не хочется спятить, – замечает Марта.
– А у меня поздно начались месячные, – вступает в разговор Бекка, и в голосе ее слышится панический страх. – Что, если то же самое случится и с моим волшебством? Что, если и оно придет ко мне поздно, и я не успею избавиться от него, пока мы еще находимся здесь, в становье?
– Это не то же самое, – замечает Пэтрис.
– А тебе-то откуда знать?
Из леса снова доносится какой-то звук, и мы перестаем дышать.
– Что, опять лось? – спрашивает Нанетт.
Я киваю, хотя и не уверена, что на вопрос и впрямь можно ответить «да».
– А вы видели, как Кирстен смотрела на меня сегодня вечером? – спрашивает Люси, укрывшись с головой. – Она всегда терпеть меня не могла. А у меня есть три младших сестры… и, если она своим волшебством заставит сделать что-то такое… если я уйду в лес и мое тело не найдут…
– Вы поддаетесь страху, – объясняю им я. – А ей только это и нужно. Нам необходимо просто держаться вместе. И не терять головы.
– Но ты же видела, что может сделать Равенна, – говорит Элли.
– Мы видели только одно – как девушка пытается дер – жать мяч, которого не существует, – настаиваю я.
– Но я это чувствовала. – Молли прижимает ладони к низу живота. – Был момент, когда я видела в ее руках солнце. Они были единым целым.
– А мне показалось, что оно вот-вот вытечет между ее пальцев, точно желток, – шепчет Элли.
Мне хочется что-то сказать, дать этому разумное объяснение, но, по правде говоря, я чувствовала то же самое.
– Кстати, а где Хелен? – спрашиваю я, заметив, что ее кровать пуста.
– Она осталась у костра, – отвечает Нанетт, глядя на дверь.
И готова поклясться, я слышу в ее голосе печаль, как будто она жалеет, что сама находится здесь, а не там.
Может статься, они все жалеют, что не остались у костра.
Как мне ни хочется выкинуть эту мысль из головы, я не могу не гадать: а что, если Кирстен права… и я в самом деле мешаю им проявить свое волшебство?
А вдруг что-то не так и со мной?
Глава 23
В последовавшие затем недели, пока мы с Герти и девушками, не получившими покрывал, занимались делом – строили навес для стирки и стряпни, мастерили бочки для воды, заготавливали и кололи дрова, распределяя все эти обязанности между собой, Кирстен была занята тем, что «помогала» невестам проявить свое волшебство.
Это началось с мелких глупостей – призывов дать волю волшебству, распевания гимнов в честь Евы, плетения венков на рассвете, когда все покрыто росой, посиделок вокруг костра, рассказывания поучительных историй о призраках, и то, что сперва казалось безобидным, переросло в нечто опасное. Но не так ли начинаются все нехорошие дела? Медленно.
Вечер за вечером Кирстен возвращалась от костра с очередной новообращенной, у которой были распущены волосы, остекленели глаза и которая уверяла, что может творить ту или иную несусветицу.
Тамара заявляла, что с ней говорит ветер, Ханна утверждала, что ягода можжевельника сморщилась под ее взглядом. Я могла бы приписать все это их разыгравшемуся воображению, неосознаваемой подстройке под других, суевериям, но не только с ними происходило нечто странное. Что-то творилось и с остальными – со всеми нами. Нечто такое, чего я не могла объяснить.
